– Однако итальянского нет, – подытожил Эйтингон, – пусть тамошние коммунисты, в правительстве, продавят вручение инвалиду побрякушки. Остальное будет за мной… – сунув блокнот в карман генеральского кителя, он оглядел комнату:
– Петр здесь арестовывал покойного рава Горовица. То есть живого рава Горовица… – как и предполагал Наум Исаакович, сведения о испытании тарелки в Розуэлле, заставили забегать все министерство:
– Как мы забегали, когда К-57 привезла неграмотную бабу из Чили… – Эйтингон лично допрашивал придурка, как он называл индианку. Женщина только повторяла:
– Корабли, много кораблей… – Наум Исаакович удивился, что с ее уродством, на чилийку кто-то польстился:
– Но она родила ребенка, и даже белого. Муж ее погиб, на рыбачьем судне, когда они в шторм попали… – Эйтингон не собирался отправлять дурочку в Де-Кастри:
– Она способна только мыть полы, но мои дочери не должны видеть такое уродство. Впрочем, Лаврентий Павлович велел держать ее под рукой, на случай, если американцы опять пошлют десант в Антарктиду. Она покажет, где видела корабли… – при виде карты индианка растерянно хлопала глазами:
– Придется ее с мальчишкой опять на юг тащить… – чилийку с ребенком держали на закрытой базе, где стояла К-57:
– Лодка ожидает мальчика и Дебору, а ему пока приказали остаться в Америке. Розуэлл для нас важнее. Но письмо о Ягненке он отправил. Посмотрим, удастся ли бывшим боссам его поймать… – Эйтингон, впрочем, и сам не хотел возвращения Матвея на родину:
– То есть хочу, – поправил он себя, – но сначала я должен найти его сына… – дверь приоткрылась. Товарищ Алехнович, робко, поинтересовалась:
– Может быть, кофе, товарищ генерал-майор? Вы не обедали… – девушка покраснела. Наум Исаакович, добродушно, подмигнул ей:
– Вы обо мне заботитесь, как положено комсомолке. Сварите, как я люблю. У нас много дел, после кофе продолжим с приказами… – он послушал стук каблуков, низкий вой кофейной машинки. Итальянский агрегат Наум Исаакович привез из Москвы. Товарищ Алехнович, приданная ему местным МГБ в секретари, быстро обучилась варить крепкий эспрессо:
– Но так, как в Риме, все равно, никто кроме римлян, не сварит. Меня ждет Рим, а Роза станет свободна… – девушка напевала, в передней. Наум Исаакович подумал: «Хорошая из нее жена выйдет».
Аккуратно поставив чашку на серебряный поднос, оглянувшись на дверь, Ядвига смачно плюнула в кофе. Ложечка зазвенела, она улыбнулась, заходя в кабинет: «Пожалуйста, товарищ генерал-майор».
Набрав горсть сырой, тертой картошки, в пожелтевшую, но крепкую марлю, Степан подвесил кулек над облупленной, эмалированной миской.
На кухне затерянного среди болот и лесов хутора, пахло не боеприпасами