Увы, наши с Мишкой способы держаться в тонусе оказались катастрофически различны. Но мой лучше, я считаю. Шесть утра. Вся турбаза спит. А я сижу у окна и хоть бы раз зевнула.
Вот что мне теперь лучше сделать? То ли, когда Мишка проснется и взбодрится, смотреть на него сумасшедшими томными глазами и твердить, что никогда еще в жизни, ничего подобного, сплошной восторг и надо непременно так еще раз, а лучше не один раз, а всегда… то ли порезать и выпачкать кетчупом простыню, положить рядом с Мишкой нож, спрятать все мои вещи и свалить с турбазы погулять пару часиков… А когда вернусь, можно как раз исполнить пункт номер один.
Ох, да ладно… никуда я не пойду. Там темно и холодно. Снег сыплется. На внешнем подоконнике уже такие насыпи блистают, и узоры на стеклах, как после настоящей Снежной Королевы. Сквозь них зеленый свет льется и золотые искры вспыхивают – от фонаря на дворе турбазы. А что там дальше, за турбазой, не представляю. Гуляли мы вчера, словно в полусне. Мне только и запомнилось – сугробы, сугробы, сугробы и елки в белых шубах. Сыро немного, пасмурно, холодно, тропинка подтаяла чуть-чуть. Отсюда, из теплой комнаты, ночью в сугроб совсем не хочется. Может, когда рассветет.
И тоже ладно, хватит уже себя отвлекать разговорами. Села записать сны про папу, так давай – пиши.
Подумала вдруг, что меня все с ножами-то плющит? Не буду Мишке нож подкладывать. Хватит с меня придури, что сама приходит, придумывать и умножать не буду.
Начну лучше дозволенные речи.
Папа начал мне сниться, когда умер. Сразу после смерти и начал. Эти первые сны – они меня тогда измотали. Не помню сюжетов. Их толком и не было, вроде. Просто папа в тех снах приходил жить домой. Мертвый. Навсегда. Приходил, садился где-нибудь у стола и сидел – большой, темный, удушливый. Ничего не делал, не говорил, но от его присутствия мне становилось невыносимо. То ли сам он так страшно тосковал, то ли я из-за его прихода – не понимаю. Мама в снах радовалась, а я металась, не зная, что делать и как выдворить его туда, где он должен быть. Не имело значения, что он мой папа, – он был мертвецом. Он не должен был находиться среди живых. Его возвращение вдрызг ломало мир. Я просыпалась в холодном