Вскоре Костюхин выяснил, что Плотникова имела противную привычку морщить лоб и тереть себе ухо, когда думала. Ее лицо при этом обретало некрасивое выражение, словно она споткнулась и вот-вот упадет. Пока все подписывали тетради, Костюхин открыл свою на последней странице и принялся рисовать черные самолеты. От этого занятия он не отрывался до самого звонка.
На перемене Плотникова осталась на своем месте. Она сидела, озираясь, боясь подняться и пойти куда-нибудь. Ей не хотелось нарушить порядок, которого она еще не знала. Среди всеобщего шума ей было не по себе, она вертела головой, стараясь поскорее угадать, как себя нужно вести.
Костюхин сорвался с места при первых же звуках звонка. Он заложил широкий круг по кабинету, растопырив руки, и вылетел в коридор. За ним побежали двое или трое, движимые каким-то безотчетным чувством. Однако скоро Денис вернулся в класс. Он шел уже развязным шагом, заложив руки в карманы, словно большой.
Обогнув второй ряд, он сел напротив Плотниковой и долго, пристально разглядывал ее лицо. Она не смотрела на него, замерев и ожидая, что будет дальше. Костюхин высунул язык, коснулся им кончика носа и спросил:
– Можешь так?
Минуту она решалась, а потом попробовала. Костюхин тут же схватил показавшийся язык и больно сжал. На глазах Плотниковой выступили слезы, она вскочила и побежала в туалет, чтобы смыть резкий соленый вкус, оставшийся после чужого прикосновения. Костюхин заржал, а к концу десятиминутной перемены, все уже знали, что перед тем, как разыграть новенькую, он зашел в сортир и поссал себе на пальцы.
На следующем уроке объявили расписание на четверть. Каждый день было по шесть уроков, иногда парных – две математики подряд, но чаще совсем разных. Елена Николаевна, классная руководительница, предложила носить учебники пополам с соседом по парте, чтобы было не так тяжело. Костюхин толкнул свою соседку в бок и объявил, что ничего носить он не будет.
На второй день выяснилось, что Плотникова была чистюлей. Паста в ручке постоянно марала страницу. Плотникова доставала из портфеля лист рыхлой бумаги и аккуратно промокала страницу с кляксой. На перемене она уносила ворох скомканных промокашек в мусорную корзину. Костюхин с брезгливостью наблюдал за ней. Сам он по-прежнему рисовал самолеты, оставляющие после себя густые клубы жирного дыма.
После второго урока к Насте подошла Лена Чебышева.
– Привет, – поздоровалась она.
– Привет.
– Ты как сюда попала?
– Куда?
– Ну, к нам.
– Мама сказала, что некоторое время мне нужно походить в эту школу.
– А что ты натворила?
– В смысле?
– Ну, Костюхин, к примеру, урод. Он второй год в пятом классе. Знаешь, что он поссал