цев обучил, показывал. Я их сотни две знал. Спичечный коробок
словно сам собой поднимался у меня по руке. Носовой платок то
становился на угол, то ложился плашмя на стол. Монета провали-
валась сквозь стол в кружку.
Между прочим, как-то ещё до лагерей эти фокусы даже подвели
меня. Мы тогда с Маринкой стояли на квартире. В один из вече-
ров я под настроение кое-что из них показал хозяину с хозяйкой.
Сам глядел на меня с восхищением, а вот жена – подозрительно.
И вдруг тихо так говорит:
– Ты, Алёшка, колдун! Я тебя боюсь… Ты не обижайся, но, пожа-
луйста, ищи для себя другую квартиру…
И ушла ночевать к соседям.
На другой день мы с женой съехали.
…Осенью тридцать восьмого я впервые получил от Маринки
письмо и фото (его вскоре украли: Маринка у меня красивая).
К этому времени начальника Управления Мовсесяна сменил
Белоцерковский, а Белоцерковского – Шубин. Через месяц
и его арестовали вместе с женой. Я видел, как их водили на до-
прос: лица перекошенные, лилово-синие, икры ног отёчно рас-
пухли, так что голенища сапог разрезаны чуть ли не до самых
каблуков.
После Шубина наше Управление возглавил Жданов. И сразу же
посадил лагерников на тощую баланду, чтобы его за экономию вы-
сокое начальство отметило.
Однажды вызвал меня, сунул два больших куска мамонтово-
го бивня и велел выточить шахматы. За работу пообещал восемь
красненьких тридцаток, масло, сахар, консервы и две бутылки
спирта. Божеская цена! И было ясно – не обманет. Одно только ус-
ловие поставил: никому ничего не говорить и продукты в зону не
заносить.
Но словно сорвалось что-то у меня в душе. Ты никто и звать тебя
никем. Такой же, как я. Как все мы тут. Даже стреляют вас чаще. Но
почему ты барином передо мной стоишь, щёки надуваешь? Наш
Руженцев не в пример тебе был родовитый дворянин, а и то во
мне человека видел, учил грамоте, физике, задачки геометриче-
ские решать.
– Насчёт шахмат не смогу… Руки уже не те стали… – глухо выдох-
нул я. – И не просите!
– Скотина неблагодарная… – сдержанно сказал Жданов. – Ну, Да-
нильченко, считай, отхавался ты и чёрного, и белого!
На следующий день я уже не был электриком. После развода
меня под конвоем отправили загружать углём баржи. Здесь ко
мне придрались, что на телогрейке нет пуговицы, а вечером на
проходной мне дали прочитать наскоро состряпанный приказ:
«За демонстративное появление в неположенном виде водво-
рить в штрафной изолятор сроком на пять суток с выводом на
работы».
После ужина за мной в столовую пришёл дежурный, чтобы отве-
сти ночевать в холодный «шизо».
– Пока не поговорю с начальником лагеря – никуда не пойду! –
упёрся я, вдруг