– Сколько?
Тот ответил:
– Пять тысяч.
– А за три не отдашь? – спросил Фазиль. (Тоже, разумеется, из чистого любопытства).
Продавец обиделся:
– Что я тебе, партийный билет продаю?
Самое интересное в этом ответе, как объяснил мне Фазиль, было то, что цена партийного билета в его родном Сухуми составляла тогда ровно три тысячи рублей. В партию принимали преимущественно рабочих. И интеллигенту, которому для карьеры, или по иным каким-нибудь причинам (скажем, чтобы избежать очередного сокращения штатов) приспичило вступить в железные ряды, надо было уплатить (в виде взятки) именно такую сумму.
В какую партию его принимали
Некоторое, хотя и не вполне ясное представление о том, как Борис относился к своему членству в партии, дает такое его стихотворение:
Я засветло ушел в политотдел
и за полночь добрался до развалин,
где он располагался. Посидел,
газеты поглядел. Потом – позвали.
О нашей жизни и о смерти мыслящая,
всё знающая о добре и зле,
бригадная партийная комиссия
сидела прямо на сырой земле.
Свеча горела. При её огне
товарищи мои сидели старшие,
мою судьбу партийную решавшие,
и дельно говорили обо мне.
Один спросил:
– Не сдрейфишь?
Не сбрешешь?
– Не струсит, не солжет, —
другой сказал.
А лунный свет, валивший через бреши,
светить свече усердно помогал.
И немцы пять снарядов перегнали,
и кто-то крякнул про житьё-бытьё,
и вся война лежала перед нами,
и надо было выиграть её.
И понял я,
что клятвы не нарушу,
а захочу нарушить – не смогу.
Что я вовеки
не сбрешу,
не струшу,
не сдрейфлю,
не совру
и не солгу.
Руку крепко жали мне друзья
и говорили обо мне с симпатией.
Так в этот вечер я был принят в партию,
где лгать – нельзя
И трусом быть – нельзя.
Стихотворение это я знал с тех самых пор, как оно было написано (то есть года – примерно – с 1957-го). И в разное время читал – и понимал – его по-разному. В искренности автора не сомневался никогда, но поначалу воспринял его как проявление некоторой партийной туполобости. Потом – позже – как некий вызов партии трусов и лжецов, в которую она (по мысли автора – не вдруг, не сразу) превратилась. А совсем недавно наткнулся на такое замечание:
Когда в 1958 вышла «Память» Слуцкого, я сказал: как-то отнесется критика? Г. Ратгауз ответил: пригонит к стандарту, процитирует "Как меня принимали в партию" и поставит в ряд. Так и случилось, кроме одного: за 20 лет критики именно "Как меня принимали в партию" ("… Где лгать нельзя и трусом быть нельзя") не