– Навье и я.
Глава 3
Навка неторопливо тащится через поляну, каким-то паралитическим, волочащимся, стариковским шагом, словно девичья составляющая у нее только спереди. Оглядывается из мрака молодым лицом и, наконец, скрывается за деревьями, а я склоняюсь над Лерой.
– Все, сестренка, все закончилось, – я легонько трясу ее за плечо, – вставай.
Никакого ответа.
– Лера?
Присаживаюсь рядом, приподнимаю осторожно голову сестры, кладу к себе на колени, откидывая прядь волос со лба. Страшная догадка всплывает старым воспоминанием в мозгу. Приподнимаю у нее веко. Неестественно закатившиеся зрачки вызывают у меня смутные воспоминания о зловещих навьих снах-заклятиях. В несколько прыжков преодолеваю расстояние до палатки и почти вырываю с нитками молнию на пологе, распахивая ткань. Трясущимися руками нахожу фонарь, включаю его: нелепая поза Алеси, ее веки мелко вздрагивающие во сне, не оставляют больше сомнений в правильности моего предположения. И мой вопль отчаяния сотрясает тонкие полотняные стенки, когда я выпрыгиваю наружу, зацепившись рядом с палаткой за тело Витеня.
Обезумевшим воем, рвущимся из глотки, я едва не обрываю нить собственного рассудка. Звук, многократно мечется меж могучих стволов, заполняет весь лес, отражается от спускающейся красным шаром луны, затихает за речной поймой. Заполошено отзываются смертельно перепуганные птицы в ветвях, и я швыряю свое тело в просвет между огромными елями следом за звуком и навкой. Острые сучья мгновенно сдергивают с меня обрывки одежды, и восемьдесят килограмм стальных мышц пушечным ядром проламывают подлесок, уткнувшись осатаневшим от ярости мозгом в след навки.
Чуть осязаемым дуновением сырого ветра стелется над травой девичий запах, еще не разогнулись на следах навки ночные травы. Вдох и выдох сливаются в одну, обжигающую легкие, ненависть. Каждый прыжок многократно умножает злобу, вздыбливая жесткую шерсть на загривке. Вдох и выдох: длинный прыжок через поваленное дерево, раздавленная мышь, не успевшая ускользнуть в нору, и пульсирующая в мозгу уверенность, что навка не могла быстро уйти очень далеко.
Глаза увидели ее раньше обоняния. В стороне от запаха. Но близко, нереально близко белая хламида. Не та. Другая. Плевать. Сначала умрет эта. Потом та. И еще одна. И еще…
Бешеный зверь всегда бежит прямо, но я не бешеный и не просто взбешен. Запах и его направление откладывается в памяти, а зрение намертво фиксирует девушку. Тело инстинктивно изгибается в прыжке, вспахивая влажную лесную подстилку, скользит боком по росной траве и резко меняет направление, начиная обратный отсчет последних секунд существования навки.
Три.
Навка умрет при звуке ноль.
А она торопливо идет навстречу вечности, плавно двигается, синхронно моим гигантским прыжкам.
Два.
«Я растерзаю ее над землей в клочья, подбросив в воздух одним ударом», –