– Алекс!
Крик стал отчетливее, пробивает дорогу среди лесных зарослей, торопится ко мне. Я бросаюсь за навкой и отшатываюсь назад. Из травы стремительно вылетает треугольная гадючья голова, едва не достав меня в смертельном броске, замирает с шипением, раскачивается над листьями змеиного горца на тугом кольце гибкого тела, показывает раздвоенный язык, дразнится. Я чертыхаюсь, обходя ядовитую гадину, и еле успеваю отдернуть ногу от второй змеи, жадно бросившейся к ней. Отступаю на шаг назад. Растительность впереди оживает десятками языкастых треугольных головок на узких шеях, щедро покрывается ими, как уродливыми, черными цветками, шипящими на меня. Влево, вправо, насколько хватает зрения, чтобы охватить взглядом поляну, я вижу, как в траве мелькает сетчатый узор множества спин, словно кто-то разрезал потрескавшийся резиновый шланг на сотни кусочков и разбросал его вокруг.
– Навка! – рявкаю я.
Она оборачивается, смотрит на меня, такая же неподвижная, как и желтые змеиные глаза, уставившиеся на меня. Разводит руки, показывая мне ширину ядовитого щита, качает головой, отворачиваясь.
¬– Ужалки, волк, – доносится до меня ее тихий голосок, – тебе не пройти.
«Подожди, я обойду их!», – едва не заорал я, но удержал крик, сообразив, что ужалки совсем не гадюки, а дочери Ужиного Короля, решившие здесь провести день после ночных развлечений или, наоборот, развлечения впереди, и гадюки охраняют лесных красавиц, охватив эту часть леса широким кольцом. И я отступаю, так как мужчину такие змеи никогда не пропустят.
– Я здесь, Витень!
Ору во всю силу легких через плечо, и провожаю навку взглядом, пока она не скрывается за деревьями с той стороны поляны. Теперь к реке и смыть засыхающую грязь. Над головой в ветвях что-то шевельнулось. Угольно-черный ворон косится на меня сквозь листву. Ворон едва не падает вниз от моего вопля, хлопает крыльями, чтобы удержаться.
– Витень! Принеси что одеть!
Вот и река. Продираюсь через стену рогоза на мелководье. В несколько прыжков, поднимая тучу брызг, сверкающих в первых лучах солнца, достигаю глубокого места и ныряю в темную воду. «Наверное, пока будем жить», – думаю я, возвращаясь на отмель. С удовольствием смываю с живота и груди грязь, вырываю со дна охапку лопушистых водорослей – сойдет вместо мочалки, хватаю за скользкие концы корней левой рукой, перебрасываю за спиной в правую руку и матерюсь от неожиданной боли. Где-то ободрался о сучья и не заметил. Становлюсь против солнца, заворачиваю голову, сквозь рябь на воде пытаюсь рассмотреть ссадины. И в бликах солнечных лучей, в отражении, вижу четыре вспухших полосы наискось по боку от самой поясницы. Словно кто-то оцарапал когтями. Когтями? Сердце подпрыгнуло и ухнуло вниз,