если не в Тюратам, – только ты его и видела. Он, по-моему, не до конца прочитывает эту
ситуацию. Это бывает – особенно с выходцами из Изотовок. И, кстати, здесь мы переходим к
третьему и последнему пункту повестки дня, а именно: «разное». Пока я сам не забыл, во-первых, проведи с ним объяснительную работу под девизом «язык дан дипломату, чтобы скрывать мысли,
а не высказывать их». Это я к вопросу о главвоенморе, которого он причислил к лику политиков.
Понятно, о ком речь? – Жора снова испытующе посмотрел на дочь. – Святая инквизиция уже
высказала своё мнение. Roma locuta – causa finita – Рим высказался – дело завершено. А то твоему
конструктору вроде и невдомёк. Я вообще удивлён, что он там, в Изотовке, слышал это имя. Явно
влияние или какого-то любимого школьного учителя, или, что вероятнее, – его отца. Недаром тот
любитель поэзии. Военмор-то тоже не чурался, даже с Есениным полемику газетную вёл. – Жора
опять невесело усмехнулся. – И ещё. Тоже в разделе «разное»… Очень ненавязчиво донеси до
него мысль, что за трапезой запивают еду вином маленькими глотками и вовсе не обязательно до
дна, а не наоборот – не закусывают алкоголь едой. Кстати, предварительно промокнув губы
салфеткой. Боюсь, что в МАИ этому не учат, не говоря уже об Изотовке…
Несмотря на незлобливый тон сказанного, – Жора попытался придать своему голосу
максимально нейтральный оттенок – Ляля вдруг вспыхнула от смущения, будто уроки этикета
адресовались непосредственно ей.
– На этом заседание «малого Совнаркома» объявляю закрытым, – шутливо провозгласил
Жора, подумав про себя с всё возрастающей тревогой: «Боюсь, нам ещё предстоит вернуться к
разговору о состоянии этого так называемого кота Шрёдингера. Кажется, всё не так просто и
безобидно, как она хочет нам это представить».
Она прожила с ним чуть ли не целую жизнь, если брать за хронометраж
продолжительность существования ну, скажем, одной картофелины. Это уже затем, много
позднее, она поднаторела в таких странных аналогиях, когда толчком стало мельком услышанное
по английской службе Би-би-си упоминание о «собачьих годах», что-то типа того, что один год
собачьей жизни (по крайней мере, для овчарки) идёт за двенадцать лет человеческой. Так что в
категориях картофеля те пять месяцев, что они провели вместе, – длинная, полновесная жизнь.
Ergo – это его словечко-паразит, которое у него появилось уже здесь, в Москве, и которое почему-
то раздражало Лялю. Что за навязчивость в мыслях: «дано», «следует доказать», «следовательно»
– ergo… Уж лучше и понятней ещё одно его любимое «ёксель-моксель». Оно как-то более
естественно звучало в его устах.
Да ладно! Ведь, не считая этого слова, она была с ним счастлива? Ещё бы! Конечно, так,
как никогда раньше! И эта обманчивая линейность их сладостного существования, их медового
месяца длиной в