Возвращение. Книга-дорога для тех, кто любит путешествовать, но всегда возвращается к себе. Aнна Санина

с горбинкой, сонные зеленые глаза с обработанным, отшлифованным весельем. И он в облегающих вельветах с пятнышком внизу на штанине, и мне кажется, что я знаю его давно и общаюсь с ним часто, поэтому могу сейчас молчать. Жду, что кто-то уронит пару слов в меня – вот тогда бы я вспыхнула. Естественно ждать бесполезно, все, как истинные люди заняты сами собой. Я же словно парализована. Я в ступоре и вино не помогает мне расстаться с заключенными в костяной коробке идеями. Признаю это. Кричу об этом всем своим видом, и еще больше глушат меня отрешенность, непринужденность и тонкий высокочастотный звук, неслышимый для уха, но разрывающий пелену голосов, инструментов и телефонных разговоров.

      Пеппер выражает приятное удивление по поводу нашей внезапной встречи. Танец вдвоем – так просто, до невозможного дыхания в волосы, в плечи, и память изглаживает стальным плавным утюгом другие жесты и движения, уже незначительные ни для меня, ни для него. Вот так внезапно я понимаю, что попала. Мне не скрыться, я не смогу уйти пока мои сумасшедшие идеи не воплотятся. Мечты, какими бы глупыми они не казались, имеют свойство сбываться, если достаточно долго воплощать их в своей отдельной реальности. Моя мечта опять встретить его, сбылась сегодня в этом танце, в этом невозможном дыхании в волосы. Теперь тем более можно расслабиться и совсем молчать.

      Пелевин писал, что если бы он действительно захотел передать самую эротичную картину, то заполнил бы все невнятным разговором и дал бы всего несколько намеков. Но каким разговором могла бы заполнить я легкое путешествие в крохотную мягкую комнату и молчаливую сцену совокупления?

      Я бы не поддержала Генри Миллера в его восхитительно преувеличенном натурализме и не расплылась бы в слащавых медлительных строчках весьма отдаленно напоминающих происходящее.

      Платья, много платьев в шкафу – бархат, шелк, органза, саржевые юбки в которых кружатся, ситец, который немного скрипит, если зажать его между губами, и вкус такой плотный и старый. Сцена с одеждой завораживает. Материи переливаются, оставляют на коже ощущение превосходства над холодом, красотой и уродством. Грубые холщевые полотенца растирают кожу до красноты, махровые простыни оставляют отпечаток на щеке после долгого сна, а сначала такие мягкие и убаюкивающие. В шелковых рубашках трепещет ветер, а тяжелые юбки-солнца кружат пространство. В определенный момент никто больше не заботится о тканях и начинается полет материи. Материализм превращается в натурализм, в природную структуру (человеческого тела). Мне нравится, когда меня приближают к природе, к первоисточнику. В такие моменты открываются иные глаза и начинают говорить другие губы. Я понимаю, насколько бессмысленна погоня за вещами, я становлюсь сама собой.

      Знакомство – это интерлюдия. Это промежуток между открытием своей второй, физической натуры и действием, купание в лучах новых мыслей и ощущений. Открывая для себя другое тело,