Собеседницы – даже, пожалуй, лучше взять это слово в кавычки – «собеседницы» продолжали заниматься своей красотой. Их мало заботил тот факт, что мы чужаки в этой стране. Белые, высокие, привлекательные парни, которым очень хочется узнать, чем девочки Бангкока отличаются от токиек.
Они не отвечали односложно. Довольно сносно говорили по-английски и старались помочь всем, чем могли. Я не запомнил их имена, но в памяти осталось то, что электронный почтовый ящик одной из них назывался a_bushel_of_love. A bushel of love. Целый бушель любви. Это что-то около тридцати шести литров, подумал я тогда. Столько и за всю жизнь не снюхать.
– Где вы уже успели побывать в Токио? – спросила нас Бушель.
– В метро, – ответил Скинни. – В TGI Friday’s, Hard Rock Cafe, Steak House, Bubba’s Shrimp и еще в куче разных баров с совершенно идиотскими названиями.
За пару дней до этого Скинни, с растрепанными волосами и красными, уставшими глазами, пролистывал снимки на своем цифровом фотоаппарате. Все в нем говорило о сильном изнеможении. Изнеможении не во благо, а просто потому, что так происходит. Отчего? Он и сам не знал. Не знал и я. Так уж повелось с года собаки, того лета, когда мы получили дипломы лингвистов-переводчиков.
Я сидел напротив него. Вагон метро. Японцы боятся садиться рядом с нами. Между мной и Скинни никого нет.
– Черт, что же это такое? – громко произносит он, не отрывая взгляд от фотоаппарата. – У нас фотографии только в метро и барах… В барах, потому что мы каждый день бухаем. А в метро, потому что мы ездим в бары. Я давно хотел спросить тебя, Эйк, что это мы каждый день пьем как скоты? Что за праздник-то такой?
Я разглядывал свои кроссовки. Ноги вытянуты в проходе так, что никому не пройти.
– Не знаю, – ответил я, мне захотелось смеяться. – Что еще делать-то?
– Тоже верно, – согласился Скинни.
Фотографии явно не удовлетворяли его, а мне очень хотелось спать, но кровати я боюсь уже не первый год. Ложиться куда бы то ни было одному, с тем чтобы поспать есть испытание, от которого меня может вогнать в пот. Холодный, а это неприятно. Однажды я так уже простудился.
– Скинни, – сказал я, поднимая глаза, – никогда не слышал, часом, о такой болезни, когда человек не может один засыпать и очень боится кровати?
– Wakamtsu-Kawada. Wakamatsu-Kawada. – сказал вежливый голос в репродукторе вагона, заиграла дурацкая музыка.
– Вакамацу-кавада, – ответил Скинни безучастно. Его тело, казалось, совсем раскоординировалось и теперь голова безвольно лежала на верхней части маленьких вагонных диванчиков. Совсем рядом с плечами, но будто отдельно, шея казалась сломанной. – Роппонги! – сказал он, делая ударение на втором слоге и выстреливая звуком «п» как из духового ружья. – Роппонги! – повторил он.
– Скинни?
– А? – Он сделал усилие и голова на короткое время задержалась в вертикальном