Весь вечер лама принимал посетителей, просивших помощи, совета и исцеления. Он делал это автоматически, взглядом проникая сквозь собеседника, произнося давно заученные слова и выполняя древние ритуалы. Он никого не обвинял и ничего не брал. Он мог лишь давать, поэтому он и был ламой.
Последней, уже ближе к ночи пришла старуха. Лет ей было наверно столько же, сколько и ему самому. Её лицо было похоже на ссохшуюся бурую тыкву.
– Здравствуй, батюшка, – сказала старуха, заходя в зал и кланяясь ламе.
– Здравствуй, – произнес он одними губами.
– Я уже раз была у тебя, – сказала старуха, вздыхая – Тогда помогло. Вот сейчас снова пришла просить.
– Говори, – кивнул лама.
– Ты прежде моему сыну помог, – продолжала старуха надтреснутым голосом. – Он у меня пил, страсть как. Жена с детишками три раза от него уходила. Он потом у ней в ногах валялся, клялся, что бросит, а после все равно запивал. В запое-то он лютый, как зверь. А когда не пьет, то и мухи не обидит. Вот. А как я тебе на него пожаловалась, так он и бросил. Только полгода после того во сне кричал. Видно сильно ты его допек. Но зато до сих пор не пьет, – улыбнулась старуха. – И жена на него прямо не нахвалится. А он мало того – в церковь ходить начал. Не в вашу, правда – в православную. Но это все равно хорошо.
– Хорошо, – сказал лама.
– А теперь у меня другая напасть, – произнесла старуха.
– Говори, – повторил лама.
– Да скажу уж конечно, – проговорила старуха. – Только прежде чем сказать, спросить тебя кой о чем хочу.
– Спрашивай, – сказал лама.
– Я уж, видишь, давно не девочка, – сказала старуха и снова улыбнулась морщинистым ртом. – Да и ты тоже не первой молодости. Только ты не обижайся, – добавила она немного испуганной скороговоркой.
– Нет, – ответил лама. – Я не обижаюсь.
– Вот и я думаю, чего уж тут обижаться, – продолжала старуха. – Когда старику говорят, что он старик, какая же тут обида? Так вот чего я подумала. Жить мне уж наверно немного осталось, да и тебе, похоже, тоже. Может, и не свидимся больше.
– Не свидимся, – согласился лама.
– Да, – сказала старуха. – На том свете больно места много. Если людям на этой-то земле встретиться трудно, то там наверно еще труднее.
– Да, – сказал лама. – Это трудно.
– Так вот что я тебя спросить хотела, – говорила старуха, продолжая глядеть на него с некоторой опаской. – Тебя ведь прежде в миру Василием звали. Василь Василичем Терентьевым.
– Да, – сказал лама. – Меня так назвали родители.
– Ты здесь у нас в Камышевке и родился.
– Да, – кивнул лама.
– Потом уезжал в Казань учиться и вернулся уже доктором.
– Да, так было, – сказал лама.
– Видишь, – сказала старуха, – все помню. А я в те времена совсем девчонкой была. Ты меня, когда доктором был,