– А ты сам его историю напиши, а затем ему и поведай. Вот тогда он заговорит. Я тебе это обещаю. И тогда он такое скажет, от чего ахнет весь цивилизованный мир. А если ты будешь сидеть тут как истукан, да повторять за ним словно попугай: «Что я могу сказать им вослед?», то никогда ничего не высидишь.
– Да, – говорит Сережа, – я подумаю – а затем добавляет: – Но это ведь действительно страшно – знать столько языков и молчать.
– Конечно, страшно, – радостно говорит Вера. – А ты ему женщину подыщи. Она его быстро разговорит. Знаешь, сколько много женщин сейчас непристроенных. Между призраков, я не сомневаюсь, тоже. Елена, например, троянская царица. Ты говорил, она к тебе недавно приходила.
– Елена уже одного своего мужа угробила, – сказал Сережа. – А мне библиотекарь этот живой нужен.
– Ну ладно, ребята, – говорю, – вы тут думайте, а я пойду, пожалуй.
– Да, – говорят, – иди. Спасибо, что зашел.
Я уже до дверей дошел, но вдруг понимаю, что просто так уйти не могу. Потому что стало мне вдруг этого книжного червя ужасно жалко. А может быть и не червя даже, а какую-то странную идею, которую я и высказать-то толком не могу.
Тогда я оборачиваюсь и говорю:
– Сережа, если честно, то я тебе лишнего наговорил. Оставь лучше этого червя в покое. Навряд ли он тебе что-нибудь скажет. Пусть он лучше молчит. Он хоть и страшно молчит, но таинственно, и даже в чем-то красиво. Может быть, его тайна так велика, что не поддаётся человеческому разумению. А если он заговорит, так ты потом сам пожалеешь. Ведь молчание часто бывает сильнее всяких слов.
Только вижу я, у него уже глаза горят, и он совсем меня не слышит. Одним словом – писатель.
ЛАМА ЕЩЁ ВЕРНЁТСЯ
1
Лама Кадиша сидел в сумрачном монастырском зале на красном ковре, поджав под себя ноги и опустив неподвижные руки на колени. В неясном свете масляной лампы, в углу напротив, ему улыбался бронзовый Будда.
Ламе было восемьдесят шесть лет. В миру его имя было Василий Васильевич Терентьев.
Завтра ламе предстояла дальняя дорога. А сейчас, перед уходом, перед тем как покинуть этот мир, он в последний раз воскрешал в памяти в свою прежнюю жизнь. Вернее, свои прежние жизни.
Пройдя тяжелый и долгой путь работы в собственной душе, лама вернул себе память своих прежних реинкарнаций. Правда, лишь с одной целью. Чтобы избавиться от нее навсегда.
Завтра он должен был уйти в мир, где разум, обретя полное понимание, наконец становится чистым и незамутненным, как безоблачное небо и прозрачная вода. А все, что раньше двигало его жизнью – любовь, ненависть, страх – теперь, в конце пути, казалось ему лишь наивным заблуждением слепца, который шарит в темноте дрожащими руками и случайно поймав себя за нос, вопит от ужаса, словно он схватил в ядовитую змею. Однако самая большая иллюзия, которую осознал лама, состояла в том, что слепца тоже нет. Лама Кадиша скоро должен