В большом перерыве между парами, прихватив с собой бутылицу портвейна, бегали в пельменную за углом, где в лучшие времена брали «четыре гарнира», а в худшие сооружали бесплатную закуску из хлебушка с намазанной на него горчичкой. Скромно кутили по ресторанам, где своим человеком, как, в общем-то, и на курсе, считался Аксанов. Лилась и Лемовка рекою, толкая на ночные безумства, например, проникновение в пустую аудиторию училища через приоткрытую заранее форточку.
Но салага лихорадочно искал путь самоопределения. Он страдал от недоступности великосветских дам, что окружали его на лекциях и после занятий. Первая красавица курса Ольга Розенгольц в качестве бойфрендов выбирала юношей постарше, а этого малолетку считала всего-навсего своим закадычным однокурсником. Роза подтрунивала: «Какая у Вовки мальчишеская фигура». В их кругу сразу выработался такой способ общения – подкалывали друг друга, подначивали беззлобно, но метко, и никто не обижался. И лишь намеки на неравенство лет его изводили, «царапали за самое больное». Комплексы хватали за горло, и оно сжималось в беззвучных рыданиях.
Он даже представить не мог, что через много лет журнал «Театральный мир» напишет: «Про его любовные приключения на курсе ходили легенды». Что очень скоро самая харизматичная актриса Новосибирска будет рыдать о нем. Что в 60 лет, когда его ровесники сильно сдадут, он будет отличаться моложавостью, стройностью, стремительной походкой. А тогда… Никто не отдавал себе отчет, что юность – недостаток, который быстро проходит. Что младший еще достигнет возраста старших, а те уже никогда не будут такими, как он. Каждый совершенно искренне считал, что старость предназначена для других, а они будут всегда молоды, с небольшими перепадами давления. Им было не до диалектики, они были непосредственны, задиристы, насмешливы. И очень ранимы.
На собрании курса решали текущие вопросы. Потом начали о чем-то препираться, кто-то с кем-то повздорил. Заспорили горячо, а Роза усмехнулась: «Да вы лучше у Вовки спросите, он у нас самый умный». Лем, себя не помня, вскочил с места и выплеснул на злодеев наболевшее. Повествовал о том, как ему одиноко среди них, таких взрослых и состоявшихся. Как невозможно существовать в этом жестоком мире. Как он презирает себя, такую бездарь. Как не хватает родной души. Бурным потоком лилось из подростка страстное признание в изгойстве, трусости, малодушии, во всех своих унизительных слабостях, во всем самом обидном и невыносимом.
Сгорал от стыда за то, что не мог унять слезы, стекавшие за воротник. Сейчас его поднимут на смех, закидают жеваными бумажками. Он провел ладошкой по лицу и в упор воззрился на однокурсников. Девочки тоже плакали. Роза и Люся сидели опустив голову. Это