Когда Поженян поселился в Москве и стал профессиональным поэтом, он стал зарабатывать себе на жизнь игрой на бильярде, ежедневно поддерживал славу гуляки и драчуна, человека малоуживчивого и очень сильного физически. И смелого.
На похоронах Пастернака не побоялся прочитать стихи. После чего Валентин Асмус, известный философ, по учебнику которого мы учили логику, сказал Грише: «А вы смелый человек».
Позднее он же обратился к Поженяну с экстравагантной просьбой: при его, Асмуса, похоронах положить ему в гроб портрет Канта, которого философ благословил и из-за которого у него было множество неприятностей.
Гриша эту просьбу выполнил, причём не тайно, а на глазах у всех провожающих Асмуса в последний путь. В КГБ ломали голову, пытаясь разгадать тайный смысл происходящего.
В нашем доме Гришу называли не иначе как «Другое дерево». Это рефрен из замечательных стихов Поженяна, которые Микаэл Таривердиев положил на музыку.
Нивелировка личности при большевистской идеологии всегда мучила «Другое дерево» – Поженяна.
Я с детства ненавидел хор —
согласный строй певцов,
и согласованный напор
отлаженных гребцов.
И общность наклонённых спин.
И общий водопой…
Поженяну исполнилось 75 лет. Я позвонил в Москву, чтобы его поздравить. Телефон не ответил. Дозвонился общим друзьям и узнал, что он вместе с женой Леной отправился в плавание. Так он решил отметить свой юбилей.
А позже в одной из московских газет, дошедших до Израиля, я прочитал о нём статью Юрия Соломонова, подтвердившего его отсутствие: «Я знаю, почему он в очередной раз ушёл в море. Устал. Но не от прожитых лет и от борьбы двух Поженянов. Он устал от попыток понять происходящее. Нынешняя жизнь страны, состояние умов в обществе, действия политиков, ложь, лицемерие, подковёрные страсти – всё это он воспринимает изумлённо и крайне болезненно. Для него мир по-прежнему устроен просто и симметрично: друг или враг, правда или ложь, добро или зло, свобода или неволя… И страна у него та, прежняя, которую он защищал. И флот, и Севастополь неделимы. Но это вовсе не означает, что Поженян не либерал, не демократ, что он не видит всей сложности происходящего. Просто он слишком много лет проплыл, как писал Трифонов, „в лове своего времени“. Однако это не мешает ему писать то, что можно смело назвать комментарием дня».
Что за судьба:
из плена снова в плен.
Разъятые,
не держат неба своды.
С колен не встали
вставшие с колен.
Свободные остались
Несвободны.
Вернусь