Роза почти сурово кивает и откидывается на спинку стула, чопорно сложив руки на коленях.
6. Дети
Вначале с мамой они знали любовь и счастье. Нежные прикосновения и смех. Они не могли сказать, когда все стало меняться.
Когда-то давно были и другие люди. Если папа появлялся дома, все из кожи вон лезли, лишь бы ублажить его, сделать все, чего, как они думали, он хочет или что ему нравится.
И брат, и сестра смутно помнили, что когда-то были слова – произносимые и написанные, – только давно, и эти воспоминания не привязывались к какому-то возрасту или времени. Вместо них возникли тишина и пустота. Иногда девочка экспериментировала с шумами и звуками. Мальчик на это не отваживался и оставался нем.
Теперь все изменилось. Перемены назревали уже давно, и девочка считала, что готовилась к ним. Ровно как учил отец. А когда все свершилось, мальчик стал делать то, что она ему говорила. Он повсюду следовал за ней.
Речь шла о выживании. Людей, которых раньше было много, не стало, за исключением мамы. Ее они не брали в расчет, потому что хотя телом она была здесь, но уже давным-давно ушла. Может быть, даже раньше, чем стали уходить другие.
Отец отсутствовал дольше, чем обычно. Так долго, что все вокруг покрылось красной пленкой: комнаты, где они жили, мама, сама тишина, в которой они существовали. У красной пленки были длинные-длинные щупальца, они дотягивались до детей и даже трогали их.
Еда тоже пропала, ее не было уже довольно долго, и двери больше не открывались.
– Есть там что-нибудь? – Голос матери звучал хрипловато и жалобно.
Роза покачала головой:
– Нет, ничего.
Мама заплакала. Даллас молча сидел на ее кровати. Никуда не годной. Это и не кровать была вовсе, а койка. Но мама так долго спала на ней, что ее иначе и не называли, как маминой кроватью.
Кровать/койка пахла очень неприятно. Когда в последний раз стирали белье, Роза сказать не могла.
Многое теперь затерялось в памяти. На самом деле она только сегодня утром вспомнила, что ее зовут Розой.
«Р», «О», «З», «А». Она даже не забыла, как произносить свое имя по буквам. Мама научила ее, вместе с разными другими вещами. Уроки прекратились, когда мама стала очень-очень грустной. Даллас помнил меньше, чем Роза, или, вероятно, он не испытывал такого же настоятельного желания не забывать, как она.
А может быть, эта потребность имелась у них всех, но в замороженном виде. Сегодня мама впервые села в постели. Впервые попросила еду. Это назвали «вторым дыханием». Не путать со вторым пришествием, как говорил о себе отец.
Однако этот легкий бриз в конце концов стих. Роза понимала, что третьего шанса не будет. У Далласа второго дыхания вообще не появилось. Он сидел рядом с мамой почти так же, как все последнее время: полузакрытые глаза сфокусированы в одной точке – на двери дома на колесах.
Когда-то