– Ты… кто ты? – голос его был тихим, почти шепотом.
Мальчик не ответил сразу. Он подошёл ближе, и каждый шаг отзывался эхом в груди.
– Почему ты ушёл? – спросил он наконец.
Этот вопрос повис в воздухе, как запах молока, забытый на подоконнике. Он не знал, что сказать. Потому что не знал – ушёл ли он. Или его забрали. Или он сам себя оставил. Он опустился на колени, чтобы быть с ним на одном уровне.
– Я… – начал он, но слова застряли.
Мальчик смотрел прямо в сердце. Без страха. Без упрёка. Лишь ожидание.
– Прости, – выдохнул он. – Я не знал, как остаться.
Мальчик молчал. Потом подошёл и обнял его. И в этот момент комната дышала. Пыль взвилась в луче света, как золото в промывке. И в этом свете – мелькание: фотография, трещина на обоях, звук шагов в коридоре. Реальность осыпалась, как старая краска.
Он открыл глаза, но уже в другой комнате. Пол под ним изменился – не дерево, а что-то твёрдое, холодное. Камень? Плитка? Звук шагов стал гулким, будто он оказался в пустом зале. Он медленно поднялся на ноги. Комната была просторной и совсем другой – не дом, а что-то большее. Стены, уходящие в тень, потолка не видно. Пространство жило своей жизнью, скрученное, как узел воспоминаний. С каждой стороны – двери. Разные. Одна – из металла, ржавая, будто вела в подвал. Другая – деревянная, покрытая царапинами. Была и стеклянная, будто ведущая наружу, но за ней – лишь дымчатая серая мгла.
Он обернулся – за спиной той комнаты больше не было. Лишь стена, гладкая, без следа. И тогда он понял: это не просто место. Это выбор. Или даже множество. Он медленно подошёл к деревянной двери. Потянулся – и остановился. Тепло. Лёгкое, почти неощутимое. Как если бы кто-то коснулся его плеча. Он обернулся – и увидел. На полу – ещё одна игрушка. Не машинка. Медвежонок. Глаз пришит неровно, ушко оторвано. Он помнил его. Этот медведь всегда лежал в постели его сына. Он медленно опустился, поднял игрушку. И в голове – снова вспышка. Сын. В уголке комнаты. Обнял этого самого