– Загадка, говорю: мы вырождаемся, они – вымирают.
– Слишком не пропорционально… А в общем, действительно, загадка… О чём же это говорит? О том, что наше проповедничество – дело святое. Даже не фигурально говоря, мы спасаем людей. Может быть, не прямо, но косвенно… Не понимают. Что же, мол, опускаться и нам? Не опускайтесь, но постарайтесь поднять до себя и самим до них подняться. В чем – подняться?.. Да хотя бы в том, что они не считают вас ниже себя… Не понимают, не хотят…
Прислуга принесла чай и закуску, спросила, не надо ли что-то ещё – и тихо удалилась. На кухне она, наверное, готовила обед.
– Вот смотрю на неё и удивляюсь, насколько она добрая: ни мести в ней, ни лести. Делает своё и не своё дело – и ни копейки дополнительно не потребует. Чистая душой, чистая на руку – и глубоко верующая, хотя в богословии, понятно, не сильна. Ребёнок. Так вот и жить надо, какую бы ты службу ни исполнял… А когда не понимают – тяжело.
– А я вот тоже не понимаю. Себя не понимаю…
– Что так? У тебя, Илюша, пока, по-моему, всё ясно.
– Да нет… – Илья прикрыл глаза и покачал головой. – Не знаю, Павел Осипович, куда лыжи вострить. По вашему пути, но по какому? Можно бы сказать: по своему пути. Но тоже – по какому? Родители за академию. Но они не догадываются, что в академию нужен «пропуск». Знаний для академии мало… И другое: посвящаться или нет – вообще? Выбор на всю жизнь…
После этого они оба долго молчали, наверно думали – каждый о своём. Первым заговорил отец Павел, причём прямо, без предисловий:
– Посвящаться надо с идеей, чтобы всю земную жизнь служить этой идее. Если такой идеи нет, то и посвящаться не обязательно. Имеется просвещение словом: в семинарии или в вузе – без разницы, как теперь говорят. Тоже служение Богу… Только ведь «наши» заблудшие! Вот и думай…
– У меня нет внутренней силы, чтобы одолевать других. И монашество не для меня. И не одолеть мне свои сомнения…
– Это, Илья Борисович, потому так, что делу не посвятил себя. Когда направленно служишь Господу и ближним, сомнений быть не должно.
– Наверно… – Илья вздохнул и горько усмехнулся: – Счастливый вы человек, Павел Осипович.
– А мне кажется, ты счастливый: ты сильный – ты одолел себя. Мне не пришлось себя одолевать, у меня всё получилось слишком естественно, само собой. Даже упрямства не проявилось.
– Это и хорошо!
Оба засмеялись, негромко, с унынием.
Постучав в дверь, домработница пригласила к обеду.
Стол уже был накрыт: расставлены приборы, из закрытой супницы просачивался вкусный запах мясного, и это лишний раз напоминало, что Великий пост завершился, так что можно побаловаться аппетитом. За столом хозяйничала моложавая и весьма милая жена отца Павла, София Михайловна. Старшие дети чинно сидели на высоких стульях, для остальных – скамейки. Когда в столовую вошли отец с гостем, дети скользнули со стульев и обратились к иконам.
Павел Осипович прочёл молитвы, обласкал