Родственники же не только мучили Святозара, но и разоряли дом. Гордей продал отцовский резной ларь за полцены какому-то проезжему купцу, а Ярослава перерыла все сундуки, присвоив себе материны украшения – янтарные бусы и серебряные кольца. Однажды Святозар застал её, как она примеряла перед медным зеркальцем нарядный сарафан Лады, и в горле у него встал ком. "Не твое это,"– вырвалось у него, но Ярослава лишь хлестнула его по щеке так, что в ушах зазвенело. "Молчи, щенок, а то в лесу сгниешь,"– прошипела она, и в её глазах мелькнула тень чего-то злого, почти звериного.
Но чем хуже становилась жизнь, тем чаще вмешивался невидимый хранитель. После той ночи с хлебом и молоком Святозар каждую ночь оставлял подношение у очага – то кусок лепешки, то ложку меда, что удавалось утаить от жадных глаз Ярославы. И домовой отвечал. Однажды утром Гордей, собравшийся идти к соседям, обнаружил, что его лучшие сапоги, сшитые из мягкой кожи, разорваны в клочья, будто собака их грызла. "Это ты, паршивец?"– заревел он, схватив Святозара за шиворот, но мальчик только мотал головой, а в углу горницы послышался тихий смешок. В другой раз Ярослава, решившая сварить похлебку, выронила горшок от неожиданности – из-под крышки полезли не зерна, а жуки, десятки черных жуков, что разбежались по полу. Она визжала, топая ногами, а Гордей, прибежавший на крик, поскользнулся на рассыпанном масле, которого там быть не могло.
Святозар начал замечать закономерность: стоило родственникам ударить его или особливо зло обойтись, как в доме тут же что-то шло наперекосяк. И однажды ночью он решился заговорить с домовым снова. Дождавшись, пока Гордей захрапит, а Ярослава перестанет ворочаться, мальчик сел у очага, подложив под себя кожух, и шепотом позвал: "Дедушка, ты тут? Я знаю, это ты мне помогаешь. Покажись, прошу."Тишина была долгой, и Святозар уже подумал, что всё ему мерещится, но вдруг в углу зашуршало, и перед ним возник тот самый старичок – маленький, лохматый, с бородой, что вилась, как дым. Глаза его блестели, как угольки в золе.
"Зови меня Дедко,"– прошелестел он, присаживаясь на край очага. "Давно я тут, еще с деда твоего деда. Дом стерегу, да семью вашу. А эти,"– он кивнул в сторону спящих родственников, – "воры да лихо. Не по нраву мне их дела."Святозар смотрел на него, затаив дыхание. "Они меня убить хотят,"– выдохнул он наконец, и голос дрогнул. Дедко нахмурился, потеребил бороду. "Знаю, малец. Чую их черные думы. Но не дам я тебя в обиду. Ты только верь мне да слушай."
Утром Святозар проснулся с легкостью в груди, какой не чувствовал с той поры, как родители ушли. А когда Гордей велел ему идти в амбар за очередным мешком, мальчик заметил, как дядя споткнулся о