III
– Вглядитесь: красота ее священна. Божественное очарование окутывает ее гибкое тело. А пальцы… Посмотрите на эти тонкие пальцы! Они созидают чудо из воздушной ткани; любовь обнимает красивую талию. Легкая шаль небрежно брошена на округлые плечи. Все, что называется ей, – идеал. Больше нет других слов, только одно – плавное, созданное для полета, рожденное крылатым ветром. Метафора – в ее груди; она порождает страсть. Это вырванное из вихря пламя; разгорается на ладонях, обжигает линии, целует и гладит клеточки белоснежной кожи. Кажется, в ней течет особая белая кровь, кровь беспечного безумия и изумительной свободы. Подойди к ней, положи руку на холодное плечо – и вбирай в себя эту светлую энергию бессовестного счастья, отвоевывай его у распахнутого настежь сердца. Она твоя, вся, полноценно; только в тебе и только для тебя, возьми ее под руку – и танцуй до упоительного головокружения. Это была, несомненно, Галатея; грациозная, с кошачьим взглядом и хитрой полуулыбкой. Протягивающая руки к небу и в него влюбленная. Гордая и эксцентричная, блаженно независимая. Попробуй приручить – ничего не получится, выскользнет из рук, протечет, как вода сквозь пальцы, исчезнет. Только, чтобы не поддаться, только, чтобы не терять свое «я», не продавать его другому во имя всеохватной страсти. Павел слегка коснулся ее ладоней и почувствовал невольную дрожь: пробежала по телу – почти проскользнула – сделала сальто-мортале – и заснула вечным сном в объятиях онемевшего разума. Кто-то резко оттолкнул его; юноша покачнулся: потемнело в глазах, но он удержал равновесие, прислонился к стене… Тот, оттолкнувший, был Мастер. Бешено бьющееся сердце, дрожащая ревность, неуравновешенные виски, яростные запястья – и боль. Боль в каждом движении, каждом жесте и каждом взгляде. Искаженное лицо, белые губы, впалые щеки и шевелюра из рыжих прядей-пауков (паутина). «Она моя!» – кричит его взъерошенная грива, его хриплый кашель и рукава кожаной куртки. Расталкивает случайных сумасшедших зрителей и обнимает ее хрупкую суть. Целует лицо, почти не разбирая, где глаза, нос и губы; водит напряженными подушечками пальцев по линиям вечно обнаженной спины, вбирает в себя ее безмолвный холод; спускается на колени и преклоняет голову к ногам богини… Творец отдается во власть своего творения; созидает любовь, как некогда статую, лепит восторженный ужас и оглушает присутствующих грудными всхлипами.
Павел невольно отступает назад. Он бледный,