Женя ничего не ответила, не сделала; гордо выпрямила плечи и понеслась прочь, а между тем, предубеждение против людей все нарастало и с каждой секундой крепло.
– Мама, мама, а можно я всегда буду сидеть дома? – плача, на коленках умоляла девочка. — Я не хочу, больше не хочу никогда никого видеть… Меня никто не любит, и я тоже не буду никого любить.
…Кто придумал затуманивать мозг, выключать собственное «я?» Кто первым вывел буквы, складывающиеся в слово «алкоголь» и кто получил желанную жидкость? А получив, остался ли доволен?
Девушка застонала от оглушительной боли: нет, ни голова, ни живот, ни палец, ни нога – это боль совершенно другого характера, глубокая, внутренняя, как заноза. Это болит бедняга-душа, вынужденная расплачиваться с порочными долгами своего властелина. Женя прислонилась к стене, за ней говорили, это бывало редко, чаще ее соседи играли на гитаре. Но теперь музыкальная тишина нарушена, приподняв занавес еще одной великой тайны.
– Я все равно добьюсь своей цели, и мой талант мне в этом поможет, – уверенный голос, решительный тон.
– Веришь в свой талант? – насмешливо, недоверчиво, стремясь задеть, кольнуть.
– А если в него не верить, тогда какой смысл творить? Без веры нет ничего возможного, – убедительно, серьезно.
– Даже если таланта нет, в него все равно нужно верить? – с недоумением, – Не лучше ли горе-творцу поскорее понять, что это не его дело, и бросить?
Молчание длиною в пару секунд.
– Если творчество приносит у-довольствие, если творец получает у-довлетворение, если весь смысл для него заключен в этом вот поэтическом процессе, значит, он уже не бездарность. Бездарности стремятся зарабатывать на этом деньги, таланты ищут отдохновения. Бездарности всегда остаются прежними, таланты изменяются, преображаются – как влюбленные… – убеждает вдохновенно, увлеченно, заражающе. Хочется вскочить с кровати, взять в руки кисть…
– А ты влюблен в свою музыку? – контрольный выстрел-вопрос.
– Разве бы я говорил обо всех этих вещах, не будучи влюбленным? – с удивлением.
Женя ударилась головой о стену, чтобы стряхнуть с себя одеяло тупого отчаяния; кто-то по ту сторону рассказывал о своих грандиозных планах и одновременно призывал других, случайных слушателей, броситься в объятия собственной стихии. Вняв ему, она почувствовала легкое головокружение – предвестник приближающегося блаженства. Встала, покачнулась, но удержала равновесие, подошла к окну, отбросила занавески – обнаженный пейзаж, застигнутый врасплох. Что мешает протянуть к нему руки и впустить в себя, а потом сесть за стол, достать белый лист и выпустить наружу, подобрав нужные краски? Она поднесла ладони к стеклу и увидела, как скользит по неровным линиям спокойный лунный свет. Ему в такт, точно наблюдая за этой мизансценой,