Когда большой перерыв закончился, у нас был спаренный урок с другими группами, отчего пришлось пройти в самую большую аудиторию университета. Когда я поднималась вместе с Лией, Теодором и Финном, закругляя нашу четверку, то увидела, что с другой стороны идет Ганс, прямо мне навстречу.
Мы всегда садились на разные места, когда были такие уроки. Никто не привязывался к какому-то одному, поэтому, найдя пять мест, мы уселись все в ряд: Лия, Теодор, Финн, я и… Ганс, который сел с краю.
Ганса никто не любил. Его презирали, поэтому для всех было удивительно, что Ганс подсел ко мне, ближе к преподавателю. Хотя Теодор, вроде бы, даже изредка с ним здоровался.
Они до сих пор не смогли забыть старые обиды.
И вообще, никто не верит, что они вновь станут друзьями.
У Финна, конечно, Теодор тоже на первом месте, но в последнее время, как в жизни Тео появилась сводная – Лия, Финн начал общаться с Маркусом более плотнее. Кажется, наша компания стала трещать по швам…
– Все в порядке? – переспросил Финн, видимо заметив грустное выражение моего лица.
– Да, все хорошо.
Финн одарил Ганса каким-то злобным взглядом, хотя они никогда не ссорились между собой. Задирали по-ребячески, прикалывались друг над другом, но какого-то конфликта между ними никогда не было.
Ганс даже выложил тетрадку и ручку на стол, что, несомненно, меня удивило. Я украдкой взглянула на сводного, задержала взгляд чуть дольше, чем должна была. Короткая стрижка, черная футболка и красно-белая рубашка, обтягивающие брюки с карманами, высокие ботинки и подтяжки, которые висели. Ганс любил такой стиль, сколько его помню. Всегда придерживался ему, всегда был верен своим принципам. Но что случилось теперь?
Когда в аудиторию зашел учитель, то все лениво с ним поздоровались. Я плохо слушала материал, который нам давали. Мои мысли были заняты другими делами и большим горем, что обрушилось на наши плечи. В этот момент, когда пришлось записывать в тетрадку очередную тему, Ганс незаметно протянул мне под партой записку.
Его рука дотронулась до талии, и я резко обернулась. В его большой ладони лежал свернутый клочок бумаги. Взяв из его руки клочок смятой бумаги, я развернула ее.
«Hey, wie geht es dir? (Ну как ты, держишься?)»
Я сглотнула горькую слюну и развернув бумажку написала ответ ниже:
«Bemühe mich. Und wie geht's dir?(Стараюсь. А ты как?)»
И передала записку Гансу. Соображать было тяжело, что уж там говорить о сосредоточенности на уроке.
«Ich habe nicht gut geschlafen, aber ich glaube, ich halte durch. (Плохо спал, но вроде бы держусь)»
Это было третье сообщение на клочке бумаги. Хоть за последнее время мы со сводным совершенно не имели общих тем для разговоров, то сейчас, как мне казалось, нам приходилось общаться из-за общего горя. Какими бы говнюками мы оба не были – мы оба нуждались в этом общении.
Прочитав его записку, я обернулась и слабо улыбнулась, сжимая в руке клочок бумаги. На этом наш едва ли милый разговор был закончен. Ганс слабо улыбнулся мне в ответ и отвел взгляд, сгорбившись и слушая учителя.
После пары, как только прозвенел