Он и Григорий Алексеевич надолго замолчали. Наконец Михаил сказал:
– Жаль, не всему успел обучить свою дочь Андрей Прокофьевич. Вы не находите, Григорий Алексеевич, что люди, воспитанные в духе благородства и верности долгу, зачастую бывают гораздо хуже других приспособлены к жизни в условиях риска, бедности, нехваток, потому что не пытаются уклоняться от них всяческими неправедными путями, не умеют изворачиваться и именно оттого часто гибнут?
– Да это всегда так было! – сказал Григорий Алексеевич, будто бы даже удивляясь вопросу. – Лучшие очень часто гибнут первыми. И приспособиться к подлости им труднее всего.
Всех снова позвали к столу, и они с Григорием Алексеевичем вернулись на свои места.
VI
За столом теперь стало много просторнее. Молчаливый азиат остался соседом слева, зато справа уже никого не было.
– Вам налить? – спросил его Михаил, приблизив к его рюмке горлышко винной бутылки.
– Да, но только водки, – ответил он.
Из комнаты донесся голос Григория Алексеевича, который сказал, что чаще всего виделся с «больным» Глебом, хотя и не добавил к этому, чем тот болел, видимо, в расчете на то, что кто и без этого знает, поймет, о чем речь, а если не знает – так и не будет знать, и репутация Глеба в любом случае не пострадает.
Новую партию уходящих составили сокурсники Глеба и дама из «Молодой гвардии». Михаил решил остаться. Все в жизни Кураева оказалось хуже и сложней, чем он представлял себе раньше.
Оставшихся из коридора позвали в комнату – там уже освободилось достаточно места.
Женщина, которую он про себя назвал журналисткой, предложила ему чай.
– Вам крепкий?
– Да, но не чересчур.
Она было протянула ему чашку, но вдруг пристально всмотрелась в его лицо.
– А как у вас с сердцем? – спросила она.
– Дает о себе, – не договаривая обычной формулы до конца, ответил Михаил.
– Если дает о себе, то лучше что-то одно: либо спиртное, либо чай.
– Хорошо, поступлю, как советуете. – Он отставил чашку и налил вина.
Только здесь, в этой комнате, Михаил заметил, что некоторые гости уже заметно перебрали. Рыжебородый