Паркуюсь поодаль от лагеря. Первый в жизни поход, первая палатка. С тобой, карамелька, все впервые.
Дьявол, парашют не собирается. И так пробую и этак. Никак. Дурак. Зачем инструкцию, спрашивается, выкинул. Почему самораскрывающуюся палатку не взял.
– Помощь нужна? – шелестит рядом малиновый пирожок.
– Да, – из за тебя же здесь, а спать под открытым небом желания нет.
– Смотри и учись. Это не сложно, всего пять нехитрых действий.
Куртку снимает, а под ней, совсем не удивлен – разноцветный свитер с пестрыми перьями на запястьях. Радуга. Диснейленд.
– Фонарик есть? – ресницами хлопает, Жар-птица. – Ау!
– Есть, – достаю из рюкзака и свет врубаю.
– Расстилаем палатку на земле. Теперь собираем дуги и вставляем их вот в эти отверстия. Люверсы называются. Смотришь?
– Угу, – тявкаю как сова, а сам глаз от задницы оторвать не могу.
Изгибается как змея, наклоняется, садится, встает, пыхтит, река бурлящая. Когда палатку собрала, берет спальный мешок и вместе с ним внутрь ныряет:
– Посвети. Темно как в аду, – не имею в арсенале такой улыбки как у тебя, феечка розовой страны.
Сгибаюсь дугой и за ней окунаюсь. Стоит на четвереньках, рубины выпятила и шуршит спальным мешком. «Все. Рубите свет, – кричит на ухо Азазель и котел помешивает». «Аннушка уже масло разлила, – туманно шипит в другое ухо Воланд».
– Что ты делаешь! – палатку на замок застегиваю, фонарь тушу. Последнее, что вижу испуг в глазах. И все. Тьма. То ли в колодец рухнули. То ли в космос воспарили.
Птичка-синичка в клетке. Царевна в темнице. Персефона в преисподней у Аида.
– Выпусти меня. Сейчас же. Иначе буду кричать.
– Я тебя не держу, зефирка.
– Сам ты! Сам ты пирожное. Блин. Я помочь тебе хотела, а ты… – задыхается. – Ты извращенец!
Глаза к темноте привыкли. Вижу, тянется в мою сторону на четвереньках. Что делать буду, когда доползет? Сам выход загораживаю как трехглазый цербер.
Остановилась возле, спину выпрямила и шелестит:
– Дай выйду, – молчу. Руки назад убрал и вбиваю в череп «Не дотронусь до нее. Не дотронусь». – Оглох что-ли?
– Я тебя не держу. Лети, птичка.
Шумно выдыхает, как радиопомехи. Прижимается, руку мне за спину заводит, пытается до молнии на палатке дотянутся. Перьями на рукавах кулаки щекочет, волосами по лицу линии рисует. Губы прикусил, чтоб приступ избежать. Ерзает, пыхтит, будто ежик в тумане. Еще ближе. Еще, синичка.
Шумно вдыхаю ее запах. Будто аромат другой. Заглатываю еще раз, парфюмер, дьявол. Все в порядке – ваниль на месте. Пытается скрыться за горькими нотками цитруса. Не спрячешься, пряная фабрика, не убежишь.
Ладони жарятся в печке кулаков, стреляют пылающими искрами по всему телу. Разжимаю пальцы и хватаю задницу. Никакого приступа – холода, ледников, вечной мерзлоты и белых медведей. Как стейк на углях жарюсь. Как рыба на