Глава 7
– Ты для меня особенная, одуванчик, – сам не верю, что говорю это. – Единственная
– Утро доброе, птичка, – глаза распахивает. Ресницами машет бабочка: колышет волны внутри, пыльцой саднящие трещины посыпает.
– Чего хочешь, извращенец? – шаг к ней делаю. – Ближе не подходи, – руку вперед выставляет.
Смотрю в глаза: стрелы ищу, искры. Нет там их. Бочки с водой выкатила, и вот-вот польются соленые реки. Океан там вижу, а в нем звезды отражаются.
– Улетишь? – сам останавливаюсь.
– Говори, чего хотел и проваливай. Зачем ходишь за мной? Чего тебе от меня нужно? Тебе все мало!
– Тихо, пирожок, не заводись, – а то затопишь все. – Я только хотел… – мнусь, дьявол, как девка. – Если ты пропадешь, быть уверенным волки тебя сожрали или медведи.
– Здесь безопасно. Я каждый год по этой тропе жизни хожу. Нет в этом лесу ни волков ни медведей. Иди уже! Проваливай! – кричит птичка-синичка, сама с занимаемой жердочки не двигается.
И как мне уйти? Когда ты так близко.
– Ты проваливай, пирожок. Мне здесь нравится. Чувствуешь воздух какой в этом месте? Силушкой русской пахнет.
– А знаешь, я пойду. Ты все равно своим появлением весь воздух испортил, – улыбаюсь, нет, скорее скалюсь. Хищник на охоте.
– Ты куда? – виляет рубиновой задницей в чащу леса. – Выход в другой стороне.
– Вот именно, Адам, – принципиально, красный бархат, ударение на второй слог ставит. – Тебе как раз в ту сторону.
Догоняю в два шага, хватаю за рукав дутой куртки одного из ярких оттенков розового и дергаю на себя. Глазами сталкиваемся. В черную дыру засасывает, накрывает, дьявол, бесконечностью.
Гореть заставила, землетрясение устроила, на вершину мира вознесла и скинула. А сейчас затопить решила, Золотая Рыбка. Тону в глазах.
– Отпусти, – плечом дергает.
Пальцы сами разжимаются, когда щеки тыльной стороной ладони вытирает. Рука безжизненно падает, когда отворачивается. Колени немеют, когда уходит. Идет в обратную сторону от лагеря. Не летит больше птичка, едва ноги переставляет.
– Я буду вынужден за тобой тащится, карамелька, – только плечами надутыми пожимает.
Далеко в чащу не заходит, петляет между деревьями по кромке леса. В сторону лагеря поглядывает, листья ногами раскидывает. На меня не оборачивается, но уверен – чувствует, что поблизости маячу.
Минут тридцать бродит не меньше. Резко останавливается, на часы смотрит и быстрым шагом в сторону лагеря стартует. Я за ней на почтительной дистанции. Не выдержу этот океан. Лучше пусть стреляет.
Под ноги не смотрю, как умалишенный на рубины пялюсь. Кроссовок в камень врезается, ничего сделать не успеваю, лечу с поклоном к земле-матушке. Острая боль