– Вован! Тут уже у нас все готово. Кур сварили, осталось лапшу бросить. Салатики нарезанные уже, только сметаной заправить. Жрать охота уже – сил нет! Каждому нужен и обед и ужин! Ты в баню пойдешь? Я уж баню топил, ради Лорки расстарался. А то я тебя попарю, пошоркаю тебе спину-то. – Ему хотелось утешить племянника, угодить ему, развеять поганую эту тоску-кручину, которая изводила того уже много лет, – и он вертелся, как уж на сковородке
– Вован, а Вальке-то моей как любопытно посмотреть на бабу живую заграничную! Она ж таких сроду не видала! И телевизор у нас черно-белый. Это ж просто кино бесплатное – американская родственница! Вальке счастье такое посмотреть! Да что б на нее посмотреть, надо с наших водкой брать! Не меньше чем… – он даже задумался, – так далеко его увлекло безудержное воображение – по стопарю, а?
Он и сам не понимал, что с ним? На сердце стало больно и маетно. Одному хотелось остаться.
– Хватит балаболить-то! Сгинь!
Он оглядел родной двор, в голове вихрем пронеслось детство, и тот страшный час, когда он вытащил Лору из холодной воды озера Карасьего. Он тряс ее за плечи и орал так, чтобы его услышал сам Бог: «Живи! Живи! Живи!» И Бог услышал.
Что же потом он перестал его слышать? И сколько ни обращался, сколько свечей не ставил перед иконами, сколько ни рыдал в подушку, чтобы сыновья не услышали – успокоения Боженька не давал.
Он вышел за ворота, прислонился спиной к широким нагретым доскам, которые, наверное, помнили руки отца, почти полвека назад поставившего этот забор. Солнце разорванным блином садилось за Земляничный холм. И в воздухе, смешавшем в себе аромат сирени, майскую свежесть и упрямый дух навоза зачинали свою песнь сверчки. Они вызванивали звонко и восторженно: Жжиззнь… Жжизззнь… Жжиззннь…
В смятении чувств, Владимир не обратил внимания на то, что рядом с ним остановились два автомобиля.
– Добрый вечер! Молодой человек, не подскажите, кто в деревне принимает на постой? Нам бы расквартироваться…
Едва Смирновы и Абаянцев вышли из машины, в окне дома напротив, появилось любопытное лицо Надежды Ивановны.
Владимир пожал плечами.
– Да, многие примут, с радостью. У нас, пожалуй, нельзя. Гости нагрянули, как раз сегодня. А сколько вас человек?
– Трое.
– Вы подождите… Мне спросить надо.
– Милая деревенька. Дома все старые, рубленные. А заборы… – беседовали тем временем гости, с любопытством оглядываясь по сторонам.
– Заплот тесовый называется. Казачья станица когда-то была.– Абаянцев, как всегда владел информацией. – Богато когда-то жили.
– Ну, да… когда-то. А теперь смотреть больно на такое житье. Заборы эти и дома стоят здесь с начала двадцатого века. Обветшало донельзя… – сделал вывод Смирнов, – хотя, видны и добротные дома.
– А мне нравится. Во всем этом есть