Она возопила, она заорала: ей худо, что разум на грани обвала.
– Ты же сам сказал, – прокричала Секси, – чтобы я тебя слушала!
А вот с воображением, барышня, надо бы поосторожнее, посдержанней – не то получится, как с охотником Тихоном Ряжским, принявшим катавшегося от злости лешего за рожающую дочь своего кума лесника.
– Я не сказал, – пояснил Корнилов. – Я спросил.
– Что спросил?
– Уже не важно… Бывай. Счастья тебе.
Повесил трубку, Корнилов стал ждать повторного звонка, но его не последовало: у немалого числа африканских народов адюльтер одного из супругов приводил к рабству обоих – ты согрешила, я пострадал; ты кормила детей, я ошивался в соседней землянке с пышной звездочеткой; ты… я… нам обоим…. я, ты, вместе, до конца… в беде и радости – полгода назад Корнилов встретил на Маросейке сильно кровоточащего бизнесмена Олега Алутина. Умолявшего своих коллег не запирать его в тесной комнате со стулом и веревкой: Корнилов перевязывал ему голову и без того надорванным рукавом его пиджака; Олег Алутин заливал своей кровью сухой асфальт – ведя себя с вызывающей апатией.
У меня с моей женой, – говорил Олег, – были и праздники: для нее будни, но для меня-то праздники. Грех жаловаться! У нее просматривался ко мне интерес, и я его пообщрял! Но затем многое пошло на слом – не во мне и, вероятно, не в ней, но она стала все лучше и лучше разучивать до крайности неприемлемый для меня мотив. У меня из-за нее и рог вырос.
Изменяла? – прозорливо спросил Корнилов.
Бывало… Но сейчас, как ты видишь, рога у меня нет – его мне поклонники моей жены обратно в голову бейсбольными битами забили, чтобы я не очень расстраивался. Сердобольные ребята попались.
За стеной ее кто-то бурил – ее саму и скорее всего, прорываясь в будущее. Еще не хватало, чтобы из пролома высунулась присыпанная каменной крошкой физиономия и, не забыв отряхнуться, конспиративно сказала: «Здравствуй, жучила – слыхал обо мне?». Корнилов бы устало вздохнул, с сочувствием покачал головой: «Скучно живешь, Монте-Кристо – как был ты по разуму простым моряком, так и помрешь им. А не угомонишься, то и до юнги понизят». Но юнги же не читатели Юнга; до метаморфоз и символов либидо им и дела быть не должно – познакомятся с портовой шлюхой, развеют стеснение доброй половиной кварты кубинского рома, и вот уже ее опытное тело обучает их несложным премудростям. Вдалеке от убогой мерзости книжников.
Изогнувшись в пополамном наклоне, Корнилов заглянул под тахту – вполне вероятно, что именно здесь его предшественник держал свои доспехи. Слегка не рыцарские. Странное место эта наша земля – чего на ней только нет. И любви нет, и радости от ее отсутствия нет, и много чего еще нет и не предвидится. Но вот еда иногда попадается. Доставаясь тому, кто удостоился не быть ею. А кому не повезло, тому достаточно и спасибо – мишка-шатун, медведь-импотент; Троцкий назвал бы его «мещанской сволочью»; усыпанный гноящимися веснушками послушник с таким остервенением