Очевидно, что внешний и внутренний сюжеты в тексте не совпадают, а более значимым для писателя является сюжет внутренний, воссоздающий мир человеческих переживаний. В связи с этим важно подчеркнуть: вся запись – это воспоминание о том, что произошло с писателем накануне, но не забылось, а по-прежнему волнует его душу и сердце.
Миниатюра состоит из четырех предложений. Каждое из них знаменует очередной этап в развитии сюжета. Так, в первом предложении, своего рода предыстории, обозначены место (Москва), время (переход от ночи к утру) и «действующие лица» миниатюры: живой дымок и лирический герой. Первое и последнее предложения, кроме того, создавая эффект рамки, также придают завершенность и целостность записи. Оба предложения заканчиваются своего рода эпифорой – повторением слов «предрассветный час». Помимо этого, в них повторяются лексемы «время» и, главное, «дым», который в основном тексте миниатюры превращается в «живой дымок».
Антитеза «дыма» и «живого дымка» возникает из противопоставления безликого и личного, неживого и живого, принадлежащего всем, чужого и своего, родного. Она знаменует сюжет открытия небывалого, столь характерный для Пришвина, умевшего ценить единственность людей, вещей и природных явлений.
Открытие «неведомого друга» в дыме, выходящем «где-то из какого-то дома из чьей-то трубы», связано с наделением его новым, ласковым, домашним «именем» – живой дымок. Как и подобает живому существу, у него есть свой портрет, своя история. Дымок был едва различим в темноте, но на границе ночи и дня, тьмы и света писатель увидел в нем то, что оказалось созвучным его собственной душе: дым был «прямой, как колонна, дрожащая в мареве». Любое живое существо Пришвин умел разглядеть в его сложности и многоликости. Закономерно поэтому, что соединение смыслов: зыбкость, неопределенность, живое движение, волнение («дрожащая в мареве») и однозначность прямизны, устремленности в небо («прямой, как колонна») – превращает «живой дымок» в сложнейший символ.
«В прикосновении с чем-нибудь новым, невиданным душа ширится», – утверждал Пришвин («Лесная капель»). Так ширится душа, волнуется сердце героя (и автора) при встрече с «живым дымком». Третье предложение – безусловная кульминация в истории героев миниатюры. Это подчеркнуто трехкратным повторением лексемы «живой», а также странной, необычной – благодаря эллипсису, пропуску слова «устремлена» – конструкцией фразы «душа была вверх». Так рождается главное, что взволновало писателя в этом обычном, в общем-то, мгновении жизни – открытие общей судьбы живого: его устремленности вверх, к небу.
«Полнейшая тишина», в которой свершается событие понимания, включает