– Мою?!? У тебя опять бред начинается. Помолчи. Прошу тебя.
– Ну, что ты, не твою, и не мою, значит пока ничью. Никогда еще я не мыслил так ясно. Ты сегодня так ласкова со мной. Выполнишь одну просьбу?
– Да, конечно. Что угодно…
– Один поцелуй, всего один, единственный.
Оленька приблизилась к нему, но лицо ее омрачилось, опять бред начинается, подумалось ей.
– На ушко, Оленька, на ушко, – беззвучно шевельнулись его губы.
– Душ на чердаке, там двойное дно, оно запаяно, увидеть невозможно, вскрыть может Данилыч, он знает, найдешь его, Катерина знает, только не сейчас, попозже, когда все забудут, там документы для тебя, очень важные. Оля, люблю, лю…
Он на самом деле целовал ее ухо, она не сопротивлялась, и только слезы, горькие и жгучие снова обильно оросили подушку.
– Васенька, прости меня, прости, что не сумела, ты лучшее, что есть у меня в жизни, – с жаром шептала она в ответ, и еще что-то, чего сама не понимала. Угрызения совести, гораздо больнее просто физической боли. И теперь, ей предстоят мучения, оттого, что не ответила на большое и прекрасное чувство, а ведь он так нуждался в ней, когда был рядом, когда был жив…
Однако не кому было уже ее прощать. И признаний он уже не слышал.
Дверь опять приоткрылась. Там ощущалось какое-то нетерпение.
Она закрыла ему глаза, поцеловала лоб и вышла из палаты.
Две мужские фигуры в черных костюмах резко выделялись на фоне белой больничной стены.
– Как он? – cтрого спросил один из них. Оленька ничего не ответила, тихонько заплакала и медленно пошла вдоль коридора.
Даже сегодня, она не осталась без сопровождения. Некий «человечишко», ничем не выделявшийся из толпы, следовал за девушкой, которая медленно брела домой и все промокала и промокала платочком накатывающиеся слезы.
Глава 11.
«Гипноз». Москва 1925 год.
Девятый день, как схоронили Василия Степановича. Катерина все ходила зареванная, толку от нее никакого, только и делала, что вымывала и вытирала вторую половину дома, да без конца птичку проведывала, и чуть ли не силком запихивала ей корм, приговаривая – Кушай, кушай, фьюить, фьюить, Василий наказывали приглядывать за тобой.
Маняше пришлось стать к плите, и она уже сердито пофыркивала, готовка-то всегда была на Катерине. Вот и сейчас утро раннее, кто-то звонит в двери, она выждала минутку, может кто-то откроет, ан, нет, звонок настойчиво продолжал тренькать.
– Добрый день, Ольга Семеновна дома?
– Здрассти, испуганно прошептала Маняша, продолжая вытирать руки полотенцем. Дома, как о вас доложить? По кому вопросу?
– По личному, можно войти?
Слегка оторопев, она посторонилась, уж больно грозные мужики в штатском, стояли на пороге.
Оленька уже одетая вышла к посетителям. Она ожидала этого визита, давно заметила слежку за собой. Заглянув в пространство, она увидела военных и стопочки монеток, что аккуратненько выстроились