– Ольга Семеновна, в замес ентот сахарьку бы добавить, можно?
Оленька вопросительно глянула на хозяина.
– Да, как вам будет угодно, Николай, доставай сахарницу. А теперь поведайте нам, как там Москва?
– Ольга Семеновна, яблочка бы подмясить, можно? – Повышая голос, попросила Катерина.
– Николай, доставай фрукты, – взвизгнул Антон Сергеевич, на мгновение повернулся к поварихе, возмущенно вскинул брови, и тяжело вздохнув, снова приступил к расспросам, – как вы сами, Оленька, – завладев ее руками, спрашивал Антон Сергеевич. Учитесь, работаете? – не обращая внимания, на бормотание за спиной.
– Ну, вот, таперича, не то, что давеча, и манка разбухла в самый раз.
– Все хорошо, Антон Сергеевич, работаю в Институте скорой помощи, медсестрой.
– Замужем, или свободны еще?
– И зачем же вы газу стольки жгёте? А? – прикрутив вентиль у конфорки, она так стукнула сковородкой, что все подскочили.
– Да что мы все обо мне, вы- то как, как Николаша? Творожок это хорошо для костной системы, но я вижу у него кожные высыпания, давайте, пока Катюша готовит, я посмотрю его, может, и помогу чем, только не здесь, конечно, давайте в гостиной, да?
Мужчины с поспешностью поднялись, и все трое с удовольствием ретировались, позволяя Катерине спокойно дожаривать творожники и вытирать просыпавшуюся по всей кухне муку.
Катерина, подбоченясь, давно уже стояла в дверном проеме, испепляя взглядом Антона Сергеевича, который приобняв Оленьку, что-то шептал ей на ухо, но та не обращала на него никакого внимания, так как сидела возле лежащего на кушетке Николая. Закрыв глаза, она держала свою руку над животом прыщавого юноши. Очнувшись, она стряхнула с рук что-то невидимое, строго посмотрела на пол, словно приказывая исчезнуть.
– Вот и все Николай Антонович, во всеуслышание заявила Оленька. Поднимайтесь. В боку колоть перестало?
– Да, премного вам благодарен, Олюшка, – послышался смущенный ответ мальчика.
– Николя, почему вы мне не доложили, что у вас боли?
– Ах, папенька, я вас умоляю, со мной все в порядке, какие боли, так, дискомфорт.
– Прошу к столу, господа, чай стынить! – торжественно объявила Катерина, выражая недовольство всем своим дородным телом.
Оленька после завтрака прилегла в гостевой комнате. Тревога продолжала нарастать, хотя она тщательно подготовилась, выбирая, у кого ей переночевать. Свой дом, (Василий Степанович давно уже отписал его Оленьке) который она сдавала в аренду, отпадал само собой, именно по той причине, что она всегда там останавливалась. К Сереже в мастерскую, тоже опасно, да и не хотелось ей общаться с местной «богемой». Она планировала, накинув черную вуаль, проститься с Сереженькой на кладбище, не привлекая к себе внимания.
Окинув взглядом комнату, отметила, что здесь ничего не изменилось. Ей вспомнилась покойная хозяйка Настасья Григорьевна, и ее похороны