Иван вышел в вечерний день, и ему хотелось танцевать и кричать от радости. Казалось, что всё будет теперь по-другому – как, пока неизвестно, но, несомненно, хорошо ему и, наверное, ей! Зайдя в дом по чуть скрипящим половицам, вспомнил про телевизор, с похорон закрытый простынёй, снял её и включил. Всмотрелся в прояснившийся экран и понял, что идут новости, а внизу кадра прочитал число и день недели.
Двадцать пятое мая, воскресенье!
Он вдов уже двадцать дней, но в сердце непередаваемое горе уже сменилось на радость, такую давно забытую, но неизбежную при встрече с чем-то хорошим…
«Всего двадцать дней… А она, душа-то её, ещё здесь, до сорокового дня, будет смотреть на меня и оценивать… А я уже и радуюсь, и чуть не вприсяд иду…» – дед загрустил и сел на табурет, совсем запутавшись в себе.
За окнами было ещё довольно светло, и он удивился: вдоль палисада, со стороны дороги, вовсю цвела сирень и белыми, и розовыми тяжёлыми гроздьями соцветий свисала в его сад. Вот как! А он и не видел… Ничего не видел и не чувствовал, даже запаха, такого особенного, сладко-приторного, пьянящего! А сейчас заметил и, заметив, неожиданно вкус почувствовал. Ведь никуда это не уходило, да и не могло уйти…
Легко заскрипело крыльцо, радостной мышью пискнула дверь, и вошла она, именно та: теперь Иван был уверен – которая оживит его пустой дом.
– С лёгким паром! – он повернулся и впервой, не отводя глаз, с нажимом продолжил, – Надежда!
– Ой, спасибо! Давно так сладко не купалась в баньке… Даже немного погрелась на полке, три раза поддавала! – она, по-семейному, сняла с головы полотенце, раскинула по плечам волосы, нагнав в комнату вкусный запах банной чистоты, и осмотрелась.
– Вот сюда садись, на диван, он чистый… А лучше приляг, отдохни чуток, я мигом.
– Не надо мигом, торопости нет, мойся в радость. Только не кались сильно, не к чему. Береги себя – не мальчик…
Иван торопливо вышел из дома, весь покрасневший от радости и удовольствия.
– Господи, какая хорошая! – волнуясь, думал он, развешивая одежду по деревянным вешалам.
* * *
В бане остался её запах! Уже узнаваемый, значит, запавший в душу. Теперь стало совершенно понятно: он очень хочет, чтобы она осталась. Насовсем. Чтобы она была и утром, и днём, и вечером… и ночью. Дед вытянул руки и осмотрел себя сверху вниз. Радостного, то есть красивого, было мало. И мышцы висят потянутыми верёвками, и тело – старчески белое, со вздутыми голубыми венами по рукам и ногам
«Эх, лет бы двадцать сбросить, тогда другое дело…» В шестьдесят он ещё очень хорошо себя чувствовал и не знал, как какой орган в теле называется… Но, вот за эти двадцать лет узнал, причём досконально и доподлинно. Ещё плеснув на камни, он вытянулся на полке, наслаждаясь заполнившим парилку жаром… «И козу надо вернуть обязательно! Хорошо, что денег за неё не взял. Что теперь деньги?»
Дождавшись обильного пота, вышел в предбанник, минут десять остывал. Хотел ещё погреться, но передумал. Надо обязательно побриться, и Иван приступил к этому серьёзному делу. Сначала обильно нанёс на лицо