– Действительно странно.
Тамазин удивленно покачала головой:
– Ну был у нас еще когда-нибудь такой король?
Я оставил ее.
Спускаясь по темной, скрипучей лестнице, я вспоминал чудесный весенний день, когда поженились Барак и Тамазин. Я тогда, признаюсь, невольно завидовал их счастью. Холостяку несложно поверить в то, что все браки счастливы и благословенны. Именно это я наблюдал на примере Роджера и Дороти. Но сегодня я видел изнанку брака, те грустные вещи, которые скрывались за его внешней, вполне, казалось бы, благополучной стороной. Я был прав, предположив, что в семье моего помощника не все ладно, но и подумать не мог, что дело обстоит так скверно.
– Чертов Барак! – выругался я, выйдя на улицу и едва не столкнувшись с джентльменом, входившим в дом, возможно, чтобы навестить одну из здешних шлюх.
Большую часть Страстной пятницы и пасхальной субботы я провел дома, работая над документами. На Пасху я не пошел в церковь. Погода оставалась не по сезону холодной, к тому же снова повалил снег. Я находился в состоянии беспокойства. В воскресенье даже достал карандаши и альбом для рисования. В последний год я вернулся к своему старому хобби, рисованию, но в тот день из-под моего карандаша не выходило ничего путного. Я смотрел на пустой лист бумаги, но в воображении мелькали лишь какие-то расплывчатые круги и темные линии. Человек, находящийся в здравом уме, вряд ли мог бы составить из них хоть какое-то изображение.
Я улегся в постель, но уснуть не мог. В голове носились мысли о том, как в разговоре с Бараком так подойти к теме о переживаниях Тамазин, чтобы не усугубить положение дел. Незаметно я задремал, и мне приснился несчастный безумец Адам Кайт. Будто я вхожу в жалкую каморку в Бедламе и вижу его скрючившимся на полу и отчаянно молящимся. Но, приблизившись, слышу, что в молитвах он называет не имя Господа или Иисуса, а мое. «Мастер Шардлейк…» – бормочет он и просит меня даровать ему спасение души.
Я проснулся в холодном поту.
Было темно, но до рассвета оставалось недолго, поэтому я решил, что могу заняться работой, несмотря на Светлое Христово Воскресенье. В конторе накопилось изрядно бумажной работы. Моя домохозяйка уже поднялась и донимала своего помощника Питера требованиями разжечь огонь, чтобы хоть немного согреть холодные с ночи комнаты. Я позавтракал, надел мантию, поверх нее – накидку и отправился на Канцлер-лейн, где располагался Линкольнс-Инн.
Выйдя из ворот, я заметил, что снова становится теплее, а выпавший снег превращается в жидкую ледяную кашу. Я оглянулся на свой дом. Высокие дымоходы, торчавшие на черепичной крыше, четко выделялись на фоне удивительного утреннего неба: бледно-голубые полоски перемежались с розовыми от восходящего солнца облаками. Я двинулся вперед, думая о прошениях, которые должны были слушаться во вторник. В их числе было и дело Адама Кайта. Миновав главные ворота и закрытую по случаю раннего часа сторожку, я пошел по слякотному двору к своей конторе.
День