К тому времени работа в газете стала понемногу его тяготить. Строчить копеечные заметки о малозначащих событиях, как это делали большинство коллег, не лежала душа, а для написания серьезных пространных статей перестало хватать опыта.
"Хорошо бы, поездить по комсомольским стройкам, а потом вернуться оттуда с серией очерков, ‒ в сердцах думал Вовчик, ‒ тогда бы опубликовали на "ура" и место в штате предложили. Но как это совместить с учебой на очном отделении?"
Свои претензии он решил высказать одному из редакторов, который в молодости прошел огни, воды и даже лагеря. Его суждениям Вовчик верил больше других.
‒ Не горячитесь так, ‒ охладил его пыл старый журналист. ‒ Хотите съездить этим летом на БАМ? ‒ Не с творческим поездом объединенного союза композиторов и писателей, а самостоятельно? С тамошними жителями пообщайтесь, посмотрите, как дела обстоят на самом деле. Только одна просьба: выпивайте крайне осмотрительно, местный спирт, который "сучком" называется, с непривычки тяжело идет. И с местными барышнями поосторожнее, не подцепите ненароком чего-нибудь.
Припертый к стене собственной во многом дурацкой инициативой Вовчик вынужденно согласился.
До местных красавиц дело так и не дошло. По приезду он сразу попросился в бригаду укладчиков путей, провел с ними в разъездах две недели и в первую же пересмену спешно ретировался домой. Речь не шла о непрерывно атакующих мошкаре и гнусе и прочих тяжелых бытовых условиях, с ними он потихоньку сжился. Вовчик просто осознал, что писать, в сущности, не о чем. Происходящее было страшно далеко от бодрых рапортов в прессе и по "ящику", и больше напоминало Платоновский "Котлован", который недавно давали почитать на одну ночь.
В Москву Вовчик вернулся, полон самых мрачных мыслей. Журналистская профессия, представлявшаяся прежде интересной и приятной, неожиданно явила свою изнанку. В командировку он съездил, теперь предстояло отчитаться за потраченные деньги, а чем? ‒ написать о том, чего не видел?
"Но ведь пишут же другие, даже не выходя из номера гостиницы, да еще как, аж за душу берет!" ‒ уныло думал Вовчик, поднимаясь по лестнице к себе в редакцию, как на Голгофу.
Заметив состояние подчиненного, редактор ухмыльнулся.
‒ Чувствую, что впечатлений ‒ "выше крыши"! Когда я увижу их на бумаге?
‒ Я не знаю, о чем писать, ‒ понурился Вовчик.
‒ Опишите то, что видели, там поглядим…
Представить впечатления от поездки в "черном" цвете у Вовчика не поднималась рука. Не потому, что такой материал попросту бы не пропустили. Ему было неудобно перед людьми, по-свойски приветивших и терпевших его целых две недели. Оставалось одно, не вдаваясь в подробности трудовой деятельности, поверить бумаге их судьбы. Вечерами у костра он наслушался многого. Ребята оказались непростыми, с проколами в биографиях. Самый молодой вообще