– Старина Вилли! Дьявол тебя раздери! Почему тащишься, как слизняк по дерьму! Полный ход! Мы хозяева мира! Вспомни Варшаву…
– Яволь!
– Чёрные всегда проигрывают белым, не так ли?
– Яволь, экселенс! Заклепаем иванов по первому классу. Heil Hitler! Сейчас покажем русским свиньям, как снизу растут трюфели!
Глава 2
…В висках бешено стучала кровь, будто в машинном отделении цилиндры и поршни для преобразования энергии давления пара работали на всю катушку.
…Каждая секунда, каждый рывок давался такой кровью, что бухающее о рёбра сердце, вопреки своей природе, катило по жилам исключительно ненависть. Ноги толкало чувство слепой ярости отмстить за своих и дикая страсть выжить любой ценой.
…Бежали в контратаку не останавливаясь. Знали: если замер – ты труп. Такой плотности был огонь! Пути отступления тоже не было. Да его никто и не искал. Маховик схватки остановить было уже невозможно.
Вот ОНО…пылающее, всепожирающее чрево войны. Горнило смерти. Мускулы и челюсти ада!
Сшиблись. Глаза в глаза. Ножи в ножи. В рукопашной схватке, где в ход шли штыки и сапёрные лопатки, среди проклятий, хруста костей, хрящей и разрываемых сухожилий, слышались короткие автоматные очереди, взрывы ручных гранат и яростная пистолетная стрельба. Сцепившиеся враги душили друг друга, выдавливали глаза, прокусывали глотки, вырывали зубами дрожащие кадыки.
– Салют, друзья-неприятели! Гасись, тараканья кр-ровь! – благим матом орал Кошевенко, потроша из шмайсера целившегося в него эсэсовца. – Что-о, падла, к земле жмёшься, как уж?! Глубже зарывайся, гад! Я смерть твоя! – раздувая над своим автоматом дёргающееся пламя, зверел капитан.
Билла-ги! Танкаев внезапно испытал странное оцепенение будто ход времени надорвался…Остановился, вморозив в себя спонтанный орнамент явлений и форм, не успевших измениться в момент, когда вдруг трахнул с неба крепчайший мороз. В голове застыла яркая, как блесна, мысль, что фронтальная позиция, – лоб в лоб, на которой теперь находился его отряд, была превосходной! « Ё-моё!..Один « дегтярь» мог бы сдерживать роту штурмовиков…А подавить его – если только прямым попаданием снаряда…» Поздно. Близок локоть да не укусишь!
Остановившееся время заморозило разорванный криком рот Кошевенко. Остановило руку сержанта Абжандадзе, ухватившую ременную сбрую эсэсовца. Вырвавшего чеку гранаты Максима Чайкина, что замахнулся для броска в гущу немецких касок и замер, как застывают во льду пузырьки воздуха, палые багряные листья, куцый окурок, мёртвая птица, брошенный кем-то стоптанный драный башмак. Так замерзает, дрожащая от ветра вода, схватываясь недвижимой слюдяной коркой, остановив в себе время.
Это длилось мгновение, кое, как кристалл сахара бесследно истаивает в кипятке. Застывшее мгновение исчезло…Из него, размороженные, с рёвом-пальбой вырвались наполненные