– Ну что, ссуки, взяли?! – зверем рычал капитан Антонов. Стоя на одном колене, другое выставив вперёд, он то смотрел в полевой командирский бинокль, который держал в левой руке, то рвал рот в неистовой, слепой страсти:
– По безответно любимому вражине…Ого-онь!!
И снова в нём клокотала ярость, а лицо дёргала сумасшедшая радость:
– Вон они, паскуды! Забегали, как тараканы под кипятком…По танкам бронебойным…Прицел 12-ть…
Ого-о-онь!!
При этом правой рукой, которая всё время была задрана вверх, давал круговую отмашку, возвращая её неизменно в изначальное вертикальное положение.
– Косоротов! Бородкин! Наводи-и! Заряжа-ай! А ну ещё, братцы…Ёбнем по жопе Европе! Ого-о-онь!!! 3-е, 4-е орудия, ого-о-онь!! Заряжа-ай!..
* * *
Магомед Танкаев, находясь на КП, координировал действия стрелковых рот, дрожал от возбуждения раздутыми ноздрями:
– Давай, Ратмирович-ч! Давай, джигит! Жми, Антонов!
Припадал к окулярам двурогого перископа, прибежал картину боя, скользил по охваченной дымным пламенем колонне…И то ли кричал, то ли рот его оставался закрытым, и крик сей бился о крепко сжатые зубы.
– Иай, Андрэй! Молодэц капитан! – и возбуждённый невероятным успехом, эмоционально обращался к старшему политруку Кучменёву:
– Ты только погляди…Погляди, что вытворяет шайтан! Ца-ца, ца! – комбат по-горски восторженно щёлкал языком. – Что ни выстрэл – в цэль! Что ни залп – смэрт пр-роклятым оккупантам! Ай-е! Джигит…И хвост и башку фашистской гадюке отшиб!
Он снова припал к перископу жадно наблюдая, как под перекрёстным артогнём взрывались немецкие самоходки и танки, как бронебойные снаряды срывали башни и гусеницы с грозных, меченных тевтонскими крестами, машин; как лопается и разваливается колонна, как трещит и плавиться броня, а танкисты, бросившие горящие танки, в ужасе взбегают на холмы руин и сбрасываются оттуда тупыми короткими взрывами Кошевенковских и Смоляниновских мин.
Но, взирая-впитывая весь этот ужас, он не испытывал ничего кроме радости победителя.
– Клянусь Огнём, политрук…В нашем кровавом пэреплёте…только Ратмирович-ч мог это сдэлать. И больше никто!