– Я сам кому угодно обломаю. Да и не боюсь я никого, – заносчиво храбрился Олег. Хотя он, действительно, не боялся сейчас никого: ни командира, ни комиссара, ни куратора. Он готов был даже поплатиться тем же, чем поплатились уже другие бойцы отряда. Тем более что, как ходили слухи, они не улетели в Москву, а ушли к армянам шабашить, где, хотя и работают за троих, но и зарабатывают больше чем в отряде.
Олег был готов на всё, только бы чаще видеть Анжелу, одарившую его осознанием мужества, принёсшую ему особенность положения и в отряде. Печать мужественности, которым обладали бойцы – студенты, заведшие здесь любовниц высоко ценилась в глазах многих в отряде.
– Ах, ты, мой рыцарь без страха и упрёка. Так ли уж ты никого не боишься? А меня?
– Разве только тебя, да и то, когда спишь. А спящей тебя я ещё и не видел, да, наверное, и не увижу.
– Это почему ж?
– Да разве с тобой уснёшь?!
Лукаво играли друг с другом проведшие бессонную ночь влюблённые.
– Может быть, ты хочешь спать? Если «Да!», то я тебя не удерживаю, – вдруг переставая смеяться, сказала Анжела.
– Нет! – словно боясь опоздать с этим словом, чуть ли не крикнул Батурин. – Нет! Мне, действительно, не хочется расставаться с тобой, Анжела. Давай убежим куда-нибудь вместе.
– Хорошо. Я придумала. Мы пойдём сейчас с тобой далеко-далеко.
Только заскочим на минутку ко мне. Возьмём чего-нибудь с собой и…
Я хочу, чтобы только земля и небо, лес и поле были рядом с нами и под, и над… Ты и я! О! Там будет хорошо! Я так счастлива, Олежек, что ты появился в моей жизни. О, как я счастлива! И эта ночь, и это утро… А теперь и целый день – это как целая вечность, о которой ты говорил… Идём, идём. Нас ждёт наше летнее утро – начало целого, целого дня, нашего дня…
– Начало нашей вечности, – продолжил Олег.
Глава десятая
Утро за Табагой
Город, изрезанный болотистыми оврагами и озерками, остался далеко позади. Его бревенчатые дома окраин, испуганно сгрудившиеся на подступах к городу, но основательно вросшие в замусорившуюся землю, тяжело и устало досыпали последние предрассветные минуты.
На дальних отрогах Табагальского мыса, цепляясь за них и падая в провалы, боролся возбуждающийся день с лениво отстраняющейся от него ночью. Она нехотя отступала, сползая с тёмно-зелёных ветвей отдалённых лесов, проваливаясь и исчезая в пастях болот. Смачно и влажно подрагивали белые хлопья тумана на серебрящихся скалистых отрогах, словно на холодных и влажных губах некоего фантастического существа, переползавшего из болота в болото и аппетитно уминавшего остатки истекающей чёрной кровью ночи.
Туда, в тревожную полумглу, по петляющей и путающейся в паутинно – кустистых распадах дороге, беспыльной, утренне – свежей, легко и беспечно шли двое.
Глаза