в жизни
бедствие!
Слабые духом бросаются
под поезда,
взвесив все
за
и против – вяжут пеньковые
галстуки.
Где ты, Создатель?
Уж если сумел
создать —
убереги
от ошибок фатальных,
пожалуйста,
тех, кто собрался с духом,
не не окреп
духовно,
кто ждёт не дождётся
не милостыни, но —
милости.
Мало уметь посеять
насущный хлеб.
Надо суметь этот хлеб-то
ещё и
вырастить.
Окна распахнуты.
Веет теплом из прорех
города. Не до восторга
телячьего.
Всё как у всех:
нынче слёзы,
а завтра —
смех.
Знаешь, отчаянье —
самый смертельный
грех.
Жизнь – это данность.
Дана
не затем,
чтоб растрачивать
на пустяки её.
– Послушай, а может быть,
чаю
с печенькой
горячего?
Мания
Если однажды
в полуденной или ночной
тиши
услышишь треск
или скрежет ты
необычный,
уверенным будь – то поэты
грызут
карандаши
или же перья
железные
автоматических ручек.
Всё самоедство.
А Муза роняет перо,
годится которое разве что для
дремучей подушки,
последнее
с синей пупырчатой
тушки,
и оголяет
бесстыдно
бесплотную грудь, и
бедро.
Жажда писанья
страшнее,
чем птичий
грипп,
свалит с копыт
даже супертамбовского
волка!
Ежели муза попала на мушку,
что кура
в ощИп —
два полушария
мозга
работают, как двустволка.
Порох бездымный, беззвучный.
Дуплет, дуплет!
Пороховницы
со скоростью света
пустеют.
Неуловимые,
бродят в дому
Галатеи.
Музы бессмертны.
Из них
не налепишь котлет.
Клавиатуру облапив,
енот- поласкун —
слышишь,
строчит холостыми,
как из
пулемёта? —
Это
безмузье вгоняет
поэта
в тоску,
это
на муз
беспощадно идёт
охота!
Пуще неволи
охоты такой
процесс.
Бродят сюжеты, как ёжики
в плотном тумане, и
надо нести —
а куда нам деваться —
свой
крест —
граф ли, не граф* —
не открестишься
от
графомании.
*Намёк