Гримсби медленно моргнул своими большими голубыми глазами из-под очков.
– Ваша светлость?
– Я изменил свой график, чтобы иметь возможность часа два спокойно понаблюдать. – Он милостиво улыбнулся обоим.
– Отец, это невозможно! Не заметить тебя так же легко, как огромного слона!
Эшленд потрогал пустую манжету. Сегодня утром обрубок руки болел сильнее, чем обычно. Возможно, меняется погода – зима на подходе.
– И тем не менее, – сказал он.
– Не будь посмешищем, отец…
– Отец вашей милости имеет полное право остаться и понаблюдать, – произнес мистер Гримсби. – В конце концов именно он платит за ваши занятия.
Эшленд скрестил на груди руки, изучая Гримсби. Он всегда считал, что неплохо разбирается в характерах, за редчайшими исключениями, но молодого учителя пока не раскусил. В нем имелась определенная свежесть и простодушная невинность. Светлые волосы блестели под густым слоем липкой помады, щеки все еще удивленно розовели после неожиданного появления Эшленда. Если бы не бакенбарды, роскошно курчавившиеся на щеках Гримсби, он казался бы совсем юным, вряд ли старше самого Фредди.
И его глаза. Эшленд чуть склонил голову, наблюдая за обоими. Гримсби объяснял Фредди, заскучавшему и обмякшему на стуле, что-то из латинских спряжений, и его голубые глаза серьезно прищурились, так что между бровями залегла складка. Старая душа, сказала бы мать Эшленда, кивая головой. Старая и мудрая.
Эшленд снова вспомнил вчерашний вечер в пивной и Гримсби, размахивающего куриной ножкой, с лицом, пылающим решимостью.
Гримсби, поправивший свои лацканы несколько минут назад, когда Эшленд молча наблюдал за ними от дверей. И его непреклонный голос: «В таком случае она дурочка».
Тот старичок, последний учитель Фредди. Лет семьдесят, не меньше, редеющие волосы и ворчливый голос. Вечно жаловался на невнимание Фредерика и отсутствие дисциплины. «Нельзя от меня ожидать» и «при таких условиях».
Эшленд сложил руки на груди, спрятав пустую манжету и наслаждаясь тем, как давит на обрубок другая рука. У Гримсби голос негромкий, чуть хрипловатый, причем почти намеренно, словно он пытается компенсировать юный возраст искусственной звучностью. Решимость, терпение, ум. Этот парень ничем не походит на прежних учителей, увольнявшихся через два дня, неделю, три недели, сытых по горло искрометно ярким умом Фредди и непрерывным воем ветра среди унылого ландшафта.
Отсюда возникает вопрос: почему Олимпия отправил Гримсби в Эшленд-Эбби, а не использует юношу сам?
В конце концов Олимпия никогда и ничего не делает просто так.
Эшленд внезапно встал.
– Благодарю, мистер Гримсби, – сказал он. – Оставляю