– …и один Господь знает, как поздно вернется его светлость на этот раз…
– Люси!
Слева от Эмили кашлянул лакей. По деревянному полу скрипнул чей-то стул. Эмили взглянула сквозь ресницы и увидела, что Люси пальцем трогает рукоятку своего ножа, обиженно поджав губы, и что-то неразборчиво бормочет.
– Что еще такое, Люси? – рявкнула миссис Нидл.
Люси подняла глаза.
– Я сказала, что ни в чем не виню бедняжечку.
– Его светлость не бедняжечка, Люси. Он – герцог. – Миссис Нидл потянулась к чайнику и налила себе свежего чая. – Можешь идти.
– Да, мэм. – Люси встала, забрала свои пустые тарелку и чашку и вышла из комнаты.
Миссис Нидл взяла щипцы для сахара и выбрала кусок. Пальцы у нее были чистые, с круглыми подушечками и подстриженными под самый корень ногтями.
– Вы нас простите, мистер Гримсби. Мы все служим его светлости с тех пор, как он сюда переехал, а многие и раньше. Поэтому ведем себя, пожалуй, чересчур фамильярно.
– Ничего страшного, мадам. Я прекрасно понимаю.
По лестнице простучали чьи-то шаги, мгновением позже в дверях появилась черно-белая фигура дворецкого, мистера Симпсона, – сплошная благопристойность.
– Его светлость закончил завтрак, – объявил он. Горничные одновременно схватили свои чашки и осушили их.
Миссис Нидл вытерла губы и встала.
– Девушки, уберитесь в комнате для завтраков. Джейн, накрой для Лайонела стол заново. Мистер Симпсон, как сегодня чувствует себя его светлость? – В ее голосе послышалось что-то неожиданно теплое и заботливое.
Эмили торопливо допила чай. Завтрак тяжестью осел в желудке. Краем глаза она наблюдала за тем, как приближается Симпсон, как на мгновение останавливает свой взгляд на пятне мармелада на скатерти рядом с ее тарелкой.
– Его светлость чувствует себя неплохо, – ответил Симпсон, взметнув фалдами и усаживаясь на свое место. Он протянул руку к чашке и без предисловия произнес своим надтреснутым голосом: – Мистер Гримсби, зайдите к его светлости в кабинет, как только вам будет удобно. Кто-нибудь из лакеев покажет вам дорогу.
Герцог Эшленд стоял у высокого окна, держа в руке чашку с блюдцем. Когда Эмили вошла, он повернулся, и внезапный солнечный луч скользнул по его лицу, по безупречной левой стороне, оставив остальное в тени.
– Доброе утро, мистер Гримсби, – сказал Эшленд. – Похоже, Йоркшир приветствует ваш приезд самым необычным для данного времени года образом.
Этот голос! Эмили думала, что только вообразила то, что звучная сочность его голоса была вызвана замкнутым пространством пивной, а потом кареты. Но эта комната большая, потолки высокие, а от голоса Эшленда воздух начинал танцевать.
– Я благодарен за теплый прием, полученный в вашем доме, ваша светлость.
Эшленд вышел из луча ослепительного солнечного света. У Эмили перехватило дыхание. Он надел на бесполезный глаз черную повязку, придававшую ему настоящий пиратский вид, а коротко постриженные волосы, которые она вечером приняла за белокурые, оказались серебристо-белыми.
Эмили