– Вера Никитична утверждает, будто мы с нею летели вдвоем, а вы, доктор, откуда явились? Третий лишний, не так ли?
– Да, я был лишним. Вы заставили спрыгнуть меня, шалуны. Мы, к счастью, летели над морем. На меня вдруг корабль несется турецкий на всех парусах – с нимфой златой на носу. Я плыву по Евфрату, ночую в Ковчеге. В Тифлисе меня похищает невеста, мы венчаемся в храме Астарты, но она каменеет. Я бегу из тюрьмы, завернувшись в ковер. Ковер продают в Тегеране эмиру и отправляют в гарем. Я – среди гурий!
– Как же вы в Пятигорске оказались, Иван Карлович?
– Верите ли…
– Верю-верю!
– Нет, вы мне не поверите! Меня загипнотизировали, и я весь вечер изображал свои приключения на потеху гостей. Представляете?
– Кто же вас загипнотизировал, доктор?
– Я сам – по нечаянности. Со мною бывало такое не раз и не два.
– Весь мир загипнотизирован, доктор, не так ли? Кузьма Петрович, вы, несмотря на всеобщее помешательство, здравомыслее всех здесь мне кажетесь. Как вы думаете, мы на каком-то ином свете оказались, или в нашем свете умопомрачение приключилось?
– Илья Владимирович, вы про себя забыли упомянуть. Может, вы сами помрачились? Заумствовались? Заумудрились? Вы вот возьмите лучше кусок мяса и… съешьте его. Пивом немецким запейте, да сыром голландским закусите. После сего умудренье исчезнет само по себе. Для немца, к примеру, или англичанина и лошадиная каша сгодится, а мне вот зажарьте оленя целиком да подайте с вином, так я оного съем. Чего и вам предлагаю.
– Кузьма Петрович, что вы все время о бренностях мира сего глаголете? Вы о возвышенном со мной пообщайтесь. Человечество испокон века в небо взор свой обращало.
– Да что в том проку: на луну пялиться али на звезды?
– Да не пялиться, как вы изволили выразиться, что у немцев астрономией зовется, а летать, левитировать, как те же немцы теперь говорят.
– Мне гастрономия более по душе, а касательно летания, так кто вам мешает? Подпрыгивайте и порхайте, аки воробей или ворона, а мы поглядим.
– Да как же я без крыльев полечу?
– Зачем вам крылья? Вы на зонтик взгляните: поднимается сам по себе… Браво, Илья Владимирович! Бис! Что же вы спускаетесь так скоро с потолка?
– Боязно, во-первых, с непривычки, а во-вторых, к жене вашей распутной потянуло нежданно.
– Я ценность, сударь, представляю, а другие – нет. Быть может, я – скупая рыцарина: дарить другим мне жаль себя. Завидую счастливцу, который обнимал меня.
– Не видывал, сударыня, порочней целомудрия, чем ваше. Я, пожалуй, передумал и вместо вас займусь банчком.
– Илья Владимирович, вы оставляете меня на произвол сией преобразины?
– Сия преобразина называется Протеем, а вы, сударыня, Пандорой.
– Илья Владимирович, вы не рыцарь. Вы обещание давали моей супругою заняться.
– Да стоит мне только к ней прикоснуться, как она панцирем мгновенно обрастает.
– Как