– Один черт, потолок помешает – всему своя крышка, – многозначительно вставил Геннадий, сверкая осоловелыми глазами. – Побесился малость, и дальше. Вечно рот шире ворот!
– Бывает, Гена. Чего уж там… Но не может она быть вечным праздником, хоть и хорохорюсь, – причмокнул языком Иванов брат, глядя на Геннадия. – Не так все идет, как хочется. По сопливой молодости думал: вступаю в вечный рай, ан нет, не туда… Скажу так: жить надо проще! Терзаем, понукаем себя и других, ни с кем и ни с чем не хотим мириться – весь мир хотим под себя подмять, иной раз растоптать. С пеной у рта кричим: делай как я! А кому мы нужны? Каждый нужен сам себе. Этот мир нас ломает, а не мы его. Заткни уши, не выпучивай глаза на всякие непонятные для себя явления – легче станет! И сразу! Жить надо, а если жить – то в радости! Сделал кто-то козу тебе, а ты смейся – изгоняй из себя злобу… Пусть тебе будет неприятно, зато зальешь весельем душу свою! Пороки человечьи не перебороть, над ними смеяться нужно. Вот лекарство от душевной боли!..
Звенькнули трезвоном стаканов и вновь закряхтели.
Геннадий заскрежетал зубами.
– А я смеяться не хочу! – заявил решительно он. – Разве, Иван, ты по-мужицки живешь? Да я свою в порошок сотру, если выписывать такие кренделя будет. Хоть сяду каторжным сидельцем, но удавлю суку! И тебе совет дам: отмутыскай хоть раз в жизни ее – глядишь, и паинькой обернется! Проверенное средство – века стоят за ним! Глянь на себя – сопли развесил. Эх, волюшка бы моя! И места мало бы было. Бабы любят кулак, а не песню про белого бычка!..
Он говорил, словно забивал гвозди, а Иван был неподвижен и пьян. Смысл слов до него почти не доходил. Глаза налились влагой, будто морской соленой водой щипало их. Хотелось пить водку и ни о чем не думать. Пусть думают друзья – они большие философы перед чужим несчастьем. Он лежал на покрывалах, откинулся на спину и всматривался в усыпанное звездами небо. Звезды расплывались в глазах каким-то сливающимся водным мерцанием.
Он хотел знать, что там за ними, в дальней дали, но не находил ничего. Лишь черная безмолвная пустота загадочно пряталась за жидким полотном звезд.
А мужики все пили и хорохорились, как петухи, надсадно шевелили свинцовыми языками, вываливая бессвязные сиплые ноты голосов.
Наконец друзья успокоились, слегли и заклокотали гортанным хором. Иван поднялся и пошел в сторону реки. Там всей тяжестью своего тела он рухнул на корягу, которая лежала рядом с водой, и застыл.
Голова гудела, как высоковольтный провод, лицо стянула маска скорби, из желудка полз обжигающий змей огня, глаза покрылись мутной влагой печали.
«Зачем он любил? Зачем эта никчемная, бестолковая жизнь? К чему этот тупик страданий и как пробить эту гранитную стену непонимания,