очень спортивной и не то чтобы очень стройной фигуры, ну да, я как перезрелая груша, со смехом говорила она о себе, но все относились к ней с почтением, зная, какой стремительной умеет быть эта груша, если надо вытащить кого-нибудь из воды; фрау Кёхли же известна в деревне тем, что служит библиотекаршей и что у нее острый язычок; а еще о фрау Кёхли говорят, что во время Второй мировой войны она жила в Базеле и прятала у себя дома беженцев; когда сестры впервые появились у нас в прачечной, фрау Кёхли в своем экстравагантном головном уборе, а фрау Фройлер с коротко стриженными, черными с проседью волосами, у меня сразу возникло ощущение, будто окна нашей прачечной распахнуты настежь – эти две пожилые дамы всегда приносили с собой что-то из внешнего мира: аромат яблок, запах свежескошенной травы, спор, который они только что вели друг с другом или с кем-нибудь из мужей, радость, что скоро снова наступит весна; я надолго запомнила, как фрау Кёхли сказала, что каждый год чувствует приход весны задолго до ее начала, знаешь, весной я становлюсь девчонкой, вот такой же, как ты, сказала она мне, а сестра ее захохотала, ты чего смеешься? – потому что это чистая правда, ответила фрау Фройлер; когда сестры усаживались на табуреточки возле гладильной доски, необычным было не то, что они сидели до тех пор, пока не приходил следующий клиент, а то, что матушка, да и отец тоже шутили с ними так непринужденно, как с ними случалось крайне редко; сегодня, в день открытия кофейни, появление сестер вызывает у меня чувство, будто нет ничего естественней, если я в такой день волнуюсь; это чувство они внушают своей доброжелательностью, и волнение мое обретает спасительное оправдание в сердечности их поздравлений.
МЕНЮ ПО СЛУЧАЮ НАШЕГО ОТКРЫТИЯ: ТЕЛЯЧЬЯ РУЛЬКА С КАРТОФЕЛЕМ ФРИ И МОРКОВЬЮ СЮРПРИЗ-ДЕСЕРТ, —
пишу я на доске, которую выставляю в двенадцать часов за дверь; отец с Драганой все утро режут салат, лук, чеснок, морковь, отец показывает Драгане, как он чистит апельсины и грейпфрут для десерта, мы что, целую армию ждем? – говорит матушка, когда видит, что самая большая кастрюля доверху заполнена рульками, и половины бы с головой хватило; ладно, там посмотрим, говорит отец и оскорбленно прячется за кастрюлей; гнев на милость он меняет лишь тогда, когда мы говорим ему, что рулька – просто объеденье (но матушка, конечно, оказалась права, рульку мы еще долго ели дома на ужин; отец считает, что готовить можно только целыми кастрюлями, пройдут месяцы, пока он начнет немного умерять себя и пока матушка научит его худо-бедно учитывать реальные потребности; к тому же отец считает, что каждый гость должен есть то же, что и он, а если гость не хочет этого делать, то надо ему объяснить, что это – самое вкусное и самое полезное; тостики, бульон, салат – разве это еда? – подобные споры идут у нас каждый день, потому что отец в самом деле считает, что это мы виноваты, если гости заказывают не свежеприготовленные блюда.
Где ты научилась так хорошо писать? – спрашивает Анита, когда мы с ней садимся обедать за столик, друг
