Взлетают голуби. Мелинда Абони

самом деле мы в это время витаем во времени, озирая прошлое и будущее; вы понимаете, мы не шаг, мы огромный прыжок сейчас совершаем, говорит матушка, и в ее красивых глазах проплывают события и образы прошлого: мама – уборщица, кассирша, прислуга, прачка, гладильщица, официантка, буфетчица; не всегда было легко, говорят ее глаза, но вот не напрасно же! А поскольку пять лет назад матушка закончила курсы ресторанного дела, то однажды мы уже взяли в аренду одну кофейню, но что это была за кофейня! Правда, в городе, но в каком-то переулке, с дикой арендной платой, вентиляция – никакая, кухня – на втором этаже, и нам с Номи после школы все время приходилось там работать, а уж в воскресенье тем более; да, это было самое трудное время, говорит отец, за два года – ни одного свободного дня, а засранец-хозяин только денежки огребал за наш счет! – но и эта фраза звучит уже не так мрачно, ведь нынешняя удача, открывающаяся перед нами перспектива – логическое и справедливое продолжение прошлого; матушка, которая после этого неудачного предприятия стала служить в «Мондиале», у Таннеров, буфетчицей, говорит: вот уж не думала я в то время, что в один прекрасный день они передадут мне кофейню!

      Таннеры, видно, заметили, что ты не о своих, а об их интересах печешься, говорит отец.

      А, не в том дело, отвечает матушка, Таннеры какую-нибудь из своих дочерей хотели в наследницы, да они, дочери-то, кисло к этому относились; ну, не знаю, может, и симпатия тут сыграла какую-то роль, ко мне, к семье нашей. Венгерское слово «чалад», семья, когда матушка его произносит, звучит как название какой-нибудь вкусной, теплой еды. Факт тот, говорит отец, что из этого точно бы ничего не вышло, не будь у нас швейцарского гражданства, и если бы репутация у нас не была топ-тип, добавляет матушка. Да наоборот же, говорит Номи, как ты не можешь запомнить, мами, не топ-тип, а тип-топ! Хорошо, отвечает матушка смеясь, теперь запомню: тип-топ, тип-топ, тип-топ! И отец с громким хлопком открывает шампанское, приехали мы в Швейцарию с одним чемоданом и с одним словом, а сейчас у нас красный паспорт с крестом и золотая жила под ногами, ну, Isten Isten, с Богом! – восклицает отец, и мы, счастливые, звонко чокаемся бокалами.

      Немецкое слово «Schwarzarbeiter» значит не «чернорабочий», а «нелегальный рабочий»; когда я узнала это слово, мне одно время казалось, что люди, которых так называют, одеты с головы до ног в черное, потому что не хотят, чтобы их замечали; вот так одеваются воры, чтобы их не поймали, только глаза у них зыркают в ночи туда-сюда. Правда, есть и вполне легальные и даже почитаемые «шварцарбайтеры» – это пасторы, но они, в отличие от воров, носят не маску, а белый воротничок, и лица у них – безгрешные и благостные, прямо как свежеиспеченный хлеб. Другие «шварцарбайтеры» должны работать с чем-нибудь черным, например таскать мешки с углем. Или вроде стиральной машины: трудиться, пока черная вещь не станет белой…

      Впервые слово «Schwarzarbeiter» я услышала в разговоре родителей; я тогда только начинала осваивать немецкий, и были слова, которые я быстро забывала, другие, наоборот, застревали