Блестяще прочитав лекцию в отведенное на занятие время и закончив ее за пять минут до конца, Силман поблагодарил учеников за присутствие, пожелал им удачи, передал ключ от кабинета заместителю старосты, чтобы тот его закрыл, и удалился на собрание кафедры.
Маркус сложил вещи, что вызывало ощутимый дискомфорт в поврежденной руке, закрыл дипломат и вышел из аудитории нарочито неспешным шагом, чтобы дождаться свою соседку по парте. Когда он краем глаза увидел ее за своей спиной, то пальцами правой руки зацепил ручку двери, открыл ее и галантно пропустил девушку вперед, после чего вышел следом за ней на улицу.
Они параллельно спускались по ступенькам. Солнце перевалило на своей колеснице за зенит и медленно клонилось к горизонту. Маркус украдкой поглядывал на девушку, рассматривая ее в море ярко-желтого света. Как она отнюдь не грациозно, а чуть похрамывая на левую ногу, шла, неся небольшой рюкзак на одном плече, а волосы, ниспадающие чуть ниже плеч, волновались и переливались, словно водопад в самый разгар дня. И, казалось, что сам воздух дрожит вокруг нее и сгущается.
В голове словно звякнул звоночек на кухонном таймере. Диакон осекся. Она хромает, подумал он. Едва заметно, но на ступеньках эта особенность была более выражена. И это подергивание воздуха по контуру ее тела, словно сам свет поглощался или рассеивался вокруг нее, оставляя четкий контур в пространстве, словно она и была тень.
У Маркуса засосало под ложечкой. В голове кавалькадой пробежались воспоминания о вчерашнем дне, вызвав дурноту, подкатывающую к горлу, но юноша смог отогнать плохие мысли прочь и проглотить ком со вкусом желчи.
– Ногу отсидела? – словно невзначай спросил он.
– Ага, – Элари моментально соврала. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Они спустились до самого тротуара и встали друг напротив друга, как во всех идиотских романах, которые так любит мать Маркуса.
– Спасибо, – сказала она, – за вчера.
Маркус выудил яблоко из кармана и с громким хрустом откусил его. Капли сока побежали по его пальцам, сорвались и упали на разогретый асфальт.
– Тее тозэ, – ответил он, улыбнувшись, а потом развернулся на пятках и пошел прочь.
Элари улыбнулась самыми уголками губ ему в ответ и направилась на остановку.
Эдди стоял на выходе из корпуса, скрестив руки на груди и с долей обиды вперемешку с ненавистью наблюдал за происходящим. Внутри него шла целая буря, которая завывала и рвала Эдварда на части, скручивая его внутренние органы так, что желудок отказывался принимать пищу, а в солнечном сплетении ощущалась тяжелая ноша, словно туда положили пуд соли. Или дерьма.
Беккер не знал, чего именно, но ясно ощущал и понимал одно – неприятно и больно. Ему еще никогда так резко и так настойчиво никто не отказывал. Отец учил Эдди,