Цимба уже подходила к главной площади. Украшения отсюда убрали, от недавнего праздника не осталось никаких следов. Праздничные плакаты, увещевающие о величии жизни и природы, заменили на другие, холодно сообщающие о решении совета: всех людей, совершивших колдовство, если это было доказано, приговорить к смерти по истечении семи дней. Срок отводился для попытки несчастных как-то оправдаться. Но к моменту выхода закона, все они, кроме женщины, сидели уже много больше недели, потому суд решили не проводить ни для кого, лишь убийце мужа дадут слово на процессе. Цимба видела реакцию своего отца, когда он узнал об этом. Будучи прилежным, пусть и второстепенным, работником суда, отец был крайне разочарован. Долго ворчал о том, что этот город начинает путь к своему концу: церковь показала страх и беспомощность, закон, не имеющий обратной силы, теперь осуждает людей без права на защиту.
Толпа гудела, на площади уже не было свободного места. Помимо людей, уж больно плотно набившихся сюда, посередине теперь еще стояло что-то вроде сцены с виселицами. Цимба не знала, как называется эта штука и было ли у нее специальное название, может быть, постамент или что-то такое. Судя по звуку, толпе было тревожно, она представлялась Цимбе зверем, который нервничал и постанывал, или больше похожей на рой, волнующийся и жужжащий. Зачем здесь все эти люди? Некоторые пришли посмотреть из любопытства, другие, как и сама Цимба, знали, что это может стать переломным моментом. Колдуны уже повсюду, поговаривали на улицах, они на юге, севере, западе и даже востоке. Северные якобы были наиболее жестокими и опасными, они собираются прийти, и малым числом с помощью злых чар разорить Георг. Еще донеслись вести, что на западе, в Цинском царстве, колдунов жгли заживо, как в старые времена, изгоняя зло с помощью пламени. Не в них ли, в колдунах, причина, что впервые за долгие годы, снова открылась торговля с западом? Последняя война была еще свежа в памяти многих, но нынешний тихий мир стремительно перерос в плотную дружбу. Эту заслугу приписали патриарху, даже назвав целый век в честь его священного сана.
Толпа оживилась, по ней волной понеслась какая-то мысль, которую пересказывали стоящим сзади. Уж не превратится ли эта