Как-то раз к нам в гости пришли знакомые моего отца со своей дочерью, моей одногодкой. В конце обеда родителям пришла в голову неоригинальная мысль позабавить приглашенных моим коронным номером. Они предложили мне и дочери знакомых сыграть мизансцену. Папа, как всегда, читал слова автора, а мы с гостьей должны были озвучивать персонажей. В предвкушении заслуженного успеха я быстро притащила весь сценический реквизит и уже приготовилась преобразиться в мою героиню, как тут дочка знакомых заявила самым категорическим образом, что Муравья она играть не будет и менее чем на роль Стрекозы она не согласна. Я возмутилась, сказав, что это роль всегда принадлежала мне и уступать Стрекозу заезжей гастролерше я не намерена. Мерзкая самозванка, уперев руки в бока, заверещала дурным голосом, что роль Стрекозы ей больше нравится, а я могу на этот вечер сменить амплуа. В императорском театре назревал грандиозный скандал примадонн. Мои родители это быстро поняли и, соблюдая политес и из уважения к гостям, настояли, чтобы я уступила свою роль сопернице. В те времена я была очень послушным и хорошо воспитанным ребенком и вынуждена была уступить. Со слезами на глазах я наблюдала, как эта белобрысая мосластая нахалка напяливает на себя юбку, шелковый шарф, который сидел на ее голове как воронье гнездо и… прикрепляет на спину мои кры-ы-ы-ылья! Горечь незаслуженной обиды залила самые потаенные уголки моей души. Слушая, как эта несносная особа пищит слова моей любимой роли, глядя, как натужно пыжится, пытаясь изобразить из себя легкомысленно-обворожительное создание, я вдруг отчетливо поняла, что должен испытывать в этот момент муравей из басни, кстати, в лафонтеновском варианте это была Муравьиха; какая классовая ненависть должна была ослеплять эту честную сельскую труженицу, пахавшую от зари до зари весь год, без перерыва на летний отпуск; как она презирала эту взбалмошную белоручку; как были смешны стрекозиные идиотские оправдания. А в исполнении этой бездари, размазывающей сопли по щекам и способной лишь на то, чтобы слезливо умолять о помощи, Стрекоза получалась совершенным ничтожеством, этакой вокзальной бомжихой, пристающей к приличному пассажиру.
И я, снедаемая злостью и кипящая праведным гневом, мгновенно перевоплотилась в этого Муравья! Не выходя из своей роли, я пародировала соперницу, повторяя и утрируя каждый ее бездарный жест, каждую глупую гримасу. После слов моей партнерши: «… я без души лето красное все пела!» – выставив швабру наперевес, как ружье, я зловеще прошипела в ее сторону: «Ты все пела!» Потом, обернувшись к зрителям и издевательски хохоча: «Это дело!» – я бросилась на дармоедку, как бы пытаясь вымести ее со своего двора. Я наносила ей удары щетки