Стрекоза и муравей
Еще в детстве я полюбила театр. Ну, скажем, не само посещение сего достойного заведения, так как из-за частых переездов из города в город, где не было детских театров (за исключением разве что Киева и Москвы), визиты в театр были мне недоступны. Я полюбила театр за лицедейство.
В младших классах я постоянно участвовала во всевозможных утренниках и детских спектаклях, организуемых нашей школой. Театральными представлениями это трудно было назвать. Да и небольшие речовки и политически правильные стишки мало походили на монологи Офелии или Джульетты. Но мне очень нравилось стоять в парадной школьной форме с белыми бантами и кружевным белым передником на освещенной сцене, в шеренге таких же нарядных товарищей, и глядеть с чувством некоторого превосходства на сидящих в полутемном зале зрителей. «Ибо много было званых, но мало избранных», а меня избрали еще в первом классе. Приятно было чувствовать легкое волнение перед тем, как, сделав шаг вперед и выкрикнув в замерший зал: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна», – или еще что-нибудь подобное из этого репертуара, сорвать бурные аплодисменты зала.
Но больше всего я любила новогодние представления, так как мне доверяли принять участие в танце снежинок вместе с другими девочками. Каждый раз я была на вершине блаженства, так как для этого номера шились специальные костюмы из белой и голубой марли. Эти платьица очень напоминали пачки балерин и, более того, были украшены блестками и блестящим «дождиком» для елки. В этом наряде я представляла себя Лепешинской или даже Улановой, хотя своей комплекцией больше смахивала на Айседору Дункан в зрелом возрасте. Но такие мелочи меня мало смущали. Больше всего я мечтала когда-нибудь, в классе девятом, сыграть роль Снегурочки и крикнуть вместе с Дедом Морозом: «Елочка, зажгись!»
Увы! Моя артистическая карьера прервалась на самом взлете. В десять лет мне вырезали гланды, после чего у меня пропал голос. То есть голос остался, но он стал очень тихим и потерял свою звонкость. В зрительном зале меня теперь слышали с трудом. Балетная карьера также рухнула под грузом отягчающих обстоятельств, так как со временем я стала более похожа на снежок, чем на снежинку, и на эту роль стали приглашать хрупких инженю из младших классов. О, коварная судьба! Меня отлучили от сцены. Все, что осталось мне в утешение, – это редкие выступления в кругу родных и друзей. Моему горю не было предела. Я чувствовала себя Сарой Бернар, уволенной из театра и вынужденной перебиваться