После рождественской заутрени они отправились завтракать к Майе-Лизе и Августу. Ели праздничную жареную свинину и кашу. Кофе варила Ханна, потому что Майя-Лиза задержалась на час, чтобы возложить веночки на могилы детей. Йон Бруман пошел с ней, и, может быть, такое проявление дружеских чувств заставило ее впервые заговорить о своих дорогих покойниках. Когда они возвращались домой – а путь был неблизкий, – Майя-Лиза сказала:
– Это так тяжело, ведь я их очень любила. Намного больше тех, которых родила потом и смогла сохранить. Андерс и Юхан были погодки, можно сказать – близнецы. Они были такие веселые, такие живые. А Элин умерла очень маленькой, я даже не успела ее как следует узнать. Зачем было рождаться, чтобы умереть в колыбельке?
Она плакала, вытирая слезы красивым передником. Бруман ласково погладил ее по спине.
– Хуже всего было с Марией. Как я ее упустила? Какая она была умничка, какая красивая и внутренне, и внешне. – Она высморкалась в кулак и стряхнула сопли в снег. – Я никогда никому не говорила, но теперь это просто само лезет из меня. Когда через год после Ханны родилась Астрид, она… Ну, мне показалось, что вернулась Мария. Это, конечно, полная глупость. Но я верю – они так похожи, и обликом и поведением.
Они добрались наконец до дома, и Майя-Лиза пошла к рукомойнику умыться, а Бруман сел за праздничный стол в тепле дома. Йону надо было выпить, и Ханна, не говоря ни слова, налила ему полный бокал водки.
Однажды в субботу, ранней весной, когда снег уже тает, но по ночам держатся морозы, Йон Бруман, придя домой, сказал жене, что Рикарда, сына Иоэля, случайно застрелили во время охоты на медведя в Трэсиле.
– Так что теперь отец Рагнара мертв, – сказал Йон.
Ханна побелела как полотно и оцепенела.
– Это правда или только слухи? – прошептала она.
– Правда. С фьордов в Люккан пришел человек и рассказал об этом старикам. Это тяжелая для них новость.
Кровь бросилась Ханне в лицо. Все тело ее сотрясала теперь крупная дрожь. Из горла вырвался неистовый крик:
– Так им и надо, проклятые сволочи!
Бруман изумленно воззрился на жену, которую вместе со стыдом покинули рассудок и обычная сдержанность. Она выскочила из дома и принялась метаться по двору. Дикие вопли перемежались с сумасшедшим хохотом. Из уст Ханны одно за другим сыпались проклятия. Бруман никогда не думал, что она вообще знает такие слова.
– Он в аду, в аду! Эта чертова Ловиса получила что заслужила – Бог пометил шельму. Так тебе, так тебе, дорогая тетушка! – Она снова расхохоталась – так громко, что спугнула сидевших на дереве птиц. – Рагнар, Рагнар, мальчик