По дороге домой он однажды попытался начать разговор:
– Ты веришь в Бога?
– Верю, – удивленно ответила она. – Ведь он же есть.
Она сказала это так, как будто говорила о дороге, по которой в тот момент шла, но Йон не отставал:
– Но какой он, как ты думаешь?
– Самое страшное в нем – это то, что ему нет дела до тех, кто ему принадлежит. Он заставляет кланяться себе всех.
– Ты… хочешь сказать, что Бог жестокий? – спросил он, не вполне понимая, что это богохульство.
– Да, точно так и есть. Он жестокий, а еще он слепой и несправедливый. Ему нет никакого дела до нас. Но это пустой разговор.
– Ты говоришь о Боге как о судьбе, – сказал он.
Ханна наморщила лоб, подумала и решительно произнесла:
– Он и правда как судьба, его не минуешь.
Йон Бруман удивленно воззрился на жену и спросил, как бы отнесся пастор к ее мыслям, если бы узнал о них. Ханна в ответ рассмеялась:
– Этот пастор – пустозвон в сутане.
Идя по сырому осеннему лесу, Йон Бруман тоже рассмеялся, вспомнив тот разговор. Но смех получился невеселым – в вере жены было что-то пугающее, языческое, ведьмовское. Он отогнал эту страшную мысль. Никакая Ханна не ведьма – она просто искреннее, чем большинство других.
Не дойдя до родной деревни, он остановился передохнуть и поесть. Ханна потратила немыслимые деньги на масло и мясо. Все было так вкусно, что Йон с удовольствием задержался бы в лесу с такой едой. Но надо было идти. Йон тяжело вздохнул, встал и двинулся дальше. Увидев дома, он вдруг понял, что так много думает о Ханне, потому что хочет отогнать мысли о матери. Некоторое время он постоял на опушке леса, пытаясь взглянуть на Бругорден глазами чужака, и решил, что усадьба выглядит красивее, чем есть на самом деле. Собравшись с духом, он шагнул вперед и, захрустев гравием, направился к калитке.
Он побаивался зятя, который теперь управлялся с усадьбой, как побаивался когда-то родного отца. Старик умер пятнадцать лет назад, но мать продолжала командовать, лежа на своем одре болезни. Оба родителя были из того сорта людей, которым все по гроб жизни должны.
Зятя не было дома, но Агнес приняла его со своей обычной покорностью.
– Альма написала… – заговорил Йон.
– Я знаю, – перебила его Агнес. – Но ей не стало хуже. Сейчас она спит, так что ты успеешь умыться и выпить чашку кофе.
Под стоявшим во дворе рукомойником он ополоснул лицо и руки, а потом выпил кофе, такой же пресный и безвкусный, как и Агнес. Покончив с кофе, Йон направился в комнату матери, но Агнес шепнула ему вслед:
– Не буди ее. Нам всем будет лучше, если она проспит всю ночь.
– Как поживает тетя Грета? – вполголоса поинтересовался Йон.
– Она живет с Альмой и пока в своем уме, – шепотом ответила Агнес.
Йон открыл