– Не понимаю, о чем ты, плакса?
– Зачем ты цепляешься ко мне? – мне хотелось его достать.
По его бегающим глазкам было заметно, как он нервничает. Стоит таких трепачей застать врасплох, и они уже не такие смелые, куда-то уходит их спокойствие.
– Убрал лапы, педик, – он оттолкнул мою руку и задрал голову, чтобы казаться выше. Он часто других обзывает педиками, пидорами, трахожопами, наверное потому, что в этом отношении с ним самим не все в порядке. – Разве ты не понял? Давай покажу, – я ожидал, что он меня ударит, и потому напрягся, даже почувствовал пресс через прослойку жира.
Мы вернулись к умывальникам.
– Теперь смотри, – сказал он, показывая на зеркало. – Что ты видишь?
Я видел зеркало, сплошь усыпанное высохшими каплями воды, разводами грязных пальцев, и где-то далеко наши отражения.
– Сказать, что я вижу? Рядом со мной стоит какой-то урод. Ты урод, и с этим ничего не поделаешь. Мамочка, наверное, тебе не говорила, но раньше с такими чудиками… Ну, ты понимаешь, со всякими уродствами… Вот, с ними разговор был короткий. Одних – топили, других – уносили в лес… В общем, не сюсюкались. Раньше люди были, что ли, гуманней.
Какой же я дурак, что стоял и слушал его треп. Меня так распирало от желания ударить его по гадкой роже, пока не начнет харкать кровью. Но я так ничего и не сделал, словно оцепенел. Ох, как я ненавижу себя за это. Со мной такое постоянно: стоит кому-то сказать мне что-нибудь обидное, я сразу цепенею. Не могу постоять за себя.
– Сам подумай, разве это справедливо, что тебя заставляют мучиться? К тому же ты учишься и живешь с нормальными людьми… Не представляю, насколько ты себя чувствуешь ущербным. Ну, ходишь ты на свои занятия уродцев и уже не корячишься на лыжных палках, ну и что дальше? Так и будешь всю свою убогую жизнь шляться по врачам, пить таблеточки, чтобы не трясло? А если забросишь свою дрочку, скажем, сляжешь с малярийной эболой на месяц, что тогда будет, снова на костыли или в колясочку. Нет, плакса, нельзя так… Я тебе по-дружески советую, кончай с этим. Собаки и те лучше живут…
– Понятно, – говорил я с хрипом, словно в один присест выкурил 200 сигарет. Удары сердца отдавались в горло, жилка на виске пульсировала, и я вспотел. – То есть ты предлагаешь мне пойти повеситься сегодня вечерком?
– Как бы тебе сказать… Я, конечно, не подстрекатель, но это было бы лучшим решением. В твоем положении. На твоем месте я бы даже не стал задумываться, – говорил он на полном серьезе, даже взгляд не отвел, ублюдок.
Перед глазами начинало плыть, становилось душно, я боялся, что слабое сердце меня прикончит. Я оперся об умывальник. Нужно было поскорее заканчивать с этой болтовней. За свои слова я мог огрести, но лучше так, чем разбить голову о плитку.
– Я не буду тебя бить, хотя так хочется, правда, хочется побить. Но я не буду. Жалко тебя, Звиад. Слышал, твой папаша как напьется, так бьет тебя, бедолагу, пока не надоест. Возможно, и насиловал пару раз, пока рядом никого