В то роковое утро колончиха без устали рыскала по лесу. Уже третьи сутки она не могла добыть ничего такого, чем хоть немного можно было утолить терзающий ее голод. Обострившаяся память оживляла картины тех участков ее угодий, где она когда-то испытала чувство сытости, гнала ее к местам, где в прошлом охота была удачной.
Час назад она выследила пару рябчиков, увлеченно разгребавших снег и что-то склевывавших с мерзлой земли. Сумела незаметно подкрасться к ним, выбрала жертву, – того, что показался ей покрупней, приготовилась к прыжку. Но то ли птицы в последнее мгновенье заметили опасность, то ли в ослабевшем теле не стало привычной легкости и ловкости, только прыжок оказался неточным. Ей удалось лишь ухватить взлетавшую птицу за хвост. Рябчик ударила ее крылом, вырвался, с шумом и взволнованным пересвистом скрылся за деревьями. В пасти обескураженной неудачей охотницы остались лишь несколько хвостовых перьев. Колончиха выронила на снег перья, источавшие нестерпимо соблазнительный запах, окинула еще раз взглядом поляну, испещрённую следами птиц, и нехотя засеменила прочь.
Выскочив на опушку леса, неудачливая охотница бросила мимолетный взгляд на знакомую картину замерзшего русла Большой реки и крупными размеренными прыжками поскакала к одиноко стоявшему вдалеке дереву. По мере приближения к сосне она сначала перешла на мелкую рысь, потом, укрываясь за заснеженным бугорком, стала медленно, крадучись, прижимаясь брюшком к снегу, подбираться к нему вплотную. Снежная поверхность возле сосны была испещрена многократно пересекающимися тропками, источавшими запах желанной добычи. Притаившись за бугорком и вслушиваясь в доносившиеся спереди шорохи, охотница вся напружинилась, подобралась, несколько раз беззвучно переступила лапками, выбирая надежную опору для прыжка.
Она четко слышала шорох за бугорком, совсем рядом, – метрах в полутора. Легкий ветерок, тянувший в ее сторону, доносил теплый запах полевки. На мгновенье она почувствовала какую то тревогу, показалось что-то неестественным в окружении, но обостренное чувство голода заглушило все.
Колончиха на секунду замерла, потом резко, как пружина, разогнувшись, бросила свое тело вперед, – на шорох. Увидела два бурых комочка, один из которых метнулся в сторону норы, другой – замешкался. И колончиха, сделав в воздухе немыслимый переворот, чуть изменивший направление ее полета, растопырив лапы с выпущенными когтями, со всего маху вцепилась в этот комочек клыками.
Лязгнуло железо. Запоздало отпрянула колончиха в сторону, ощутив вместо мягкой теплоты жертвы